Дом у озера Мистик - [36]

Энни откинула плед и встала. Одежда на ней помялась, а на правой щеке остался след от диванной подушки.

— Ничего страшного, мы с Иззи хорошо провели время. Я думаю, мы с ней отлично поладим.

Нику хотелось сказать что-то, что сняло бы с него вину и заставило Энни думать о нем лучше. У него возникла нелепая потребность поговорить с ней о том, что произошло сегодня, рассказать, как он был потрясен, что сегодня из него словно что-то выплеснулось, и он не знает, как восстановить прежнее состояние. Но такой уровень близости и доверительности был для него настолько непривычен, что он даже не представлял, с чего начать.

Энни взяла с кофейного столика свою сумку.

— Если хочешь, — заговорила она, не глядя на Ника, — я могу завтра приготовить для тебя и Иззи хороший ужин. Думаю, твоей дочери это бы понравилось.

— Это будет здорово. Я буду дома в шесть.

Энни собралась уходить, но у двери остановилась.

— На будущее… если ты задерживаешься, буду признательна, если ты заранее предупредишь. Всего один звонок по телефону.

— Да, извини.

Энни на прощание улыбнулась и вышла. Ник стоял у окна и смотрел, как она отъезжает. Когда красные огоньки ее фар скрылись за поворотом дороги, он поднялся по лестнице в гостевую спальню. Он перебрался в эту спальню восемь месяцев назад и до сих пор в ней спал, если только не засыпал на диване внизу. Ник снял форму, переоделся в поношенный спортивный костюм и побрел по коридору. Перед дверью в комнату Иззи он остановился, собираясь с силами.

На стене над детской кроватью горел маленький ночник. Ник взял любимую книжку дочери «Там, где живут чудовища» и опустился на край кровати. Матрас просел под его весом, Ник замер. Иззи заворочалась во сне, но не проснулась. Ник открыл книгу и посмотрел на первую страницу. В былые времена, когда он каждый вечер читал ей перед сном, она доверчиво прижималась к нему и поднимала улыбающееся личико: «Папа, что ты будешь мне сегодня читать, папа?»

Ник закрыл глаза. Давно он не вспоминал ее привычку говорить «папа» и в начале, и в конце каждого предложения. Он наклонился и осторожно поцеловал Иззи в лоб. Его окутал почти забытый запах чистого детского тельца. Ник вспомнил, как он купал маленькую дочь в ванне с пеной.

Ник вздохнул. Теперь он лишь читал дочери всего несколько страниц из ее любимой книги, когда она уже спала. Он надеялся, что слова проникнут в ее спящее сознание. Это был, может быть, наивный способ сказать малышке, что он ее любит, и Ник это понимал. Похоже, только это ему и осталось. Он прочитал несколько страниц тихим, напевным голосом, потом бесшумно положил книжку на тумбочку, наклонился к дочери и поцеловал ее в лоб.

— Спокойной ночи, Иззи, — прошептал он.

Спустившись вниз, Ник прошел в кухню и налил себе виски. Потом пинком открыл входную дверь, вышел на веранду и плюхнулся в кресло.

Тут на него и накатило. Он вдруг вспомнил, как в доме Уивера пахло беконом и лизолом, как линолеум на полу в кухне отклеился по краям и начал закручиваться, вспомнил синяки на лице Салли. Когда-то, давным-давно, он верил, что может спасти таких, как Салли. Он думал, что, когда он наденет полицейскую форму, он станет непобедимым. Господи, каким же он был дураком, верил в слова, которые сегодня очень мало значат: честь, уважение, правосудие. Он всерьез думал, что способен спасти людей, которые не желали быть спасенными.

Но жизнь многому его научила. Где-то между его работой и Кэти его идеализм дал трещину и стал отваливаться по кусочкам, пока от него не остались лишь жалкие осколки. А без него Ник совсем потерялся.

Он сделал большой глоток и откинулся на спинку кресла, глядя на ночное небо. На мгновение его поразило, что в природе все по-прежнему, так, как и должно быть. Озеро все так же блестит в лунном свете, ночь плавно спускается на вершины гор и просачивается через лес на землю. А потом придет рассвет и прогонит темноту в другие уголки земного шара. В юности Ник с удивлением наблюдал за ночным небом, вслушивался в шум леса. Тогда он думал, что у него самые простые потребности и их легко удовлетворить. Он хотел иметь семью, работу и свой дом. Он представлял, как будет стариться в этом самом доме, сидя в этом самом кресле на этой самой веранде, наблюдая, как его дети растут и разлетаются из родительского гнезда. Тогда он думал, что поседеет с возрастом — когда-нибудь, через многие годы. Он еще не знал, что скорбь и чувство вины могут до срока состарить мужчину и посеребрить его волосы.

Ник пил, пока у него не помутилось в глазах. Пустая бутылка выскользнула из его рук, покатилась, пересчитала ступеньки и бесшумно упала в траву.

Утром Иззи проснулась под звук маминого голоса. Она отбросила одеяло, села и заморгала.

Мама?

Поначалу она ничего не слышала, кроме шума дождя. Раньше, до того как случилось плохое, ей нравился этот звук, нравилось слушать, как дождь барабанит по крыше. Она выглянула в окно и была разочарована: ничего, кроме розового и желтого солнечного света. Дождя нет.

Мама?

Ответа не было. Иззи надела свои любимые пушистые шлепанцы и вышла из спальни. По лестнице она спускалась тихо, надеясь, что папа не проснется. Он заснул на диване, одна его рука лежала на кофейном столике, босые ноги выглядывали из-под голубого одеяла. Иззи на цыпочках прошла мимо него, с бьющимся сердцем открыла входную дверь, вышла и тихо закрыла дверь за собой. Она постояла на крыльце, всматриваясь. Над озером плыл розовый туман.