— на том бивуаке, где нет другого reveil,
[80] кроме трубы архангела, был отпрыском этой могучей ратной династии.
Наконец настал день бракосочетания — великий день для Белмонта — великий день для Чейплизода. Было поднято с полдюжины флагов, они развевались на осеннем солнце. На лужайках Белмонта оркестр Королевской ирландской артиллерии играл веселые мелодии. В толпе сельских гуляк под тополями попадались флейтисты и скрипачи. Прямо на траве высились початые бочки с крепким элем и пузырящимся сидром; в тени палаток возле живой изгороди неумолчно звенели ножи и вилки — там подавалась обильная закуска. Безыскусное гостеприимство феодальных времен в те дни еще сохранялось, совершение брака почиталось событием, достойным всеобщего внимания; молодожены не уезжали тайком в свадебное путешествие по неведомым краям, скрывая свое новое положение, но смело пребывали главными фигурами местного торжества.
Надо ли мне описывать свадьбу? Мне всегда кажется, будто я видел ее собственными глазами — и вижу ее и посейчас, я так часто слышал, как о ней рассказывали старики. Воображение читателей избавит меня от лишнего труда.
«Что за пьеса без свадьбы? И что за свадьба, если ее никто не видит? — восклицает сэр Роджер в трагикомической пасторали Гея>{225}. — Пусть каждый потакает своим склонностям, но растворите двери пошире, чтобы мы не пропустили ничего из происходящего. — Сэр Роджер у двери, указывает пальцем. — Все идет как надо! Вам всем хорошо видно, соседи? Клянусь честью, танцоры встают в кружок. Взялись за руки — так! Отлично, отлично, доктор; отлично, сынок Томас. Ну хватит, я вполне доволен. А теперь ударьте в смычки — будем плясать!»
Вот и мы! А ну-ка, ударьте в смычки — и пустимся в пляс! Пускай те, кто неравнодушен к танцам, отплясывают — глотнув поссета и сбросив чулки — до двух часов ночи; а люди постарше и поблагоразумней разойдутся по домам вовремя и, все еще улыбаясь, улягутся в постели; радостный смех, слегка приглушенный расстоянием, все еще звенит у них в ушах; слышится пронзительное заливистое пиликанье скрипки; шаркают о пол туфли и легкие башмачки; добродушные морщинистые лица пожилых и разрумянившиеся щеки молодежи мелькают перед глазами; старые слуги — в ливреях, украшенных цветами, — преданные, пройдошливые, толпятся у подножия лестницы, воссылая благословения и рассовывая по карманам монеты; бойкие горничные в пышном воскресном наряде, с хихиканьем высовываясь из-за приотворенных наполовину дверей, неотрывно глазеют на несравненные прыжки и антраша; давайте же запомним как следует прочувствованную речь, которую этот отъявленный забавник, Том Тул, произнес за ужином и над которой мы все покатывались со смеху.
О да, нет здесь милых лиц, которые здесь должны были быть, — лиц, ласкавших некогда взгляд улыбкой или румянцем; мне не хватало их, хотя я и не промолвил ни слова. И все же праздник этот останется среди самых дорогих мне воспоминаний: радость его изливалась из самого сердца, пылкая любовь кружилась в обнимку с юными нимфами и пожимала руки богу-прародителю Вакху. И вот теперь я натягиваю поглубже на уши ночной колпак и, притушив свечу, желаю вам приятных снов.
