Дом там, где ты - [8]

А вскоре и сам Иловайский окончательно размяк и оттаял душой в новом обществе, и более не вздрагивал, когда наперерез ему, из стены в стену, шла высокая статная фигура в теплом шлафроке.

Алиса Сигизмундовна и при жизни сантиментов не любила, но привязалась к новым соседям с нежностью, которая поразила ее саму.

Так что теперь любому, кто посмел бы причинить вред либо обиду ее драгоценной Тэтэ или Деметрию (как она звала Димыча), пришлось бы иметь дело с разгневанным и весьма могущественным - надо заметить привидением.

Расцвел в их компании и пенат Гораций Фигул. Наконец он мог снова самозабвенно охранять этот дом и его обитателей от всего дурного и нечестивого, и он старался - видит Бог, он отчаянно старался.

Результатом его стараний оказалось то, что Элеонора Степановна хоть ей и неоднократно давали новый домашний адрес Иловайских, причем давали не только Димыч и Тэтэ, но и такая солидная и уважаемая организация, как справочная служба - хоть тресни, не могла обнаружить проклятый дом на крохотный - всего в несколько домов Ольгинской.

Элеонора пыхтела по улочке взад и вперед, как пузатый гневный броневичок, громыхала и подвизгивала, но ничего это ей не давало. Из вопросов, задаваемых редким случайным прохожим, которые хорошо ориентировались на местности, следовало, что дом - вот он. Элеоноре было страшно спрашивать: "Где?" Завершилось все тем, что гневная теща Дмитрия Иловайского окончательно сдала и отправилась в престижный санаторий поправлять расстроенные донельзя нервы. В санатории было много обслуживающего персонала, который в виду отсутствия зарплат был не прочь и поскандалить с не в меру громогласными пациентами, и Элеонора была совершенно счастлива, заполучив доступ к такому благодарному контингенту.

Фофаня - тихий и скромный домовой, ростом Димычу до колена, оказался страстным любителем архитектуры, и поскольку Иловайский как раз собирался писать диссертацию о роли эклектики и ее светлом будущем, пока что по достоинству не оцененном архитекторами, то работа продвигалась у него споро. Во-первых, в чудо-библиотеке находились любые книги, какие только его душа желала, а, во-вторых, Фофаня щедро делился с новым хозяином огромными своими знаниями по интересующему вопросу.

Христофору Колумбычу, оказавшемуся при близком знакомстве лешим, было тоскливее всех. Лесов в пределах дома отродясь не водилось и он слонялся из угла в угол, сам угловатый, покрытый темной корой, скрипучий и неприкаянный. У Тэтэ просто сердце рвалось на него смотреть. Очевидно, она очень сильно сопереживала Колумбычу, ибо одним прекрасным, как водится, утром в доме обнаружился потрясающий зимний садик. Христофор расцвел, в буквальном смысле слова. На его плешивой макушке пробились молодые клейкие зеленые листочки неведомого происхождения, и он часами простаивал над крохотным прудиком с золотыми рыбками, угукая и завывая по всем лешачьим правилам.

А Боболониус? Ну что, Боболониус . Носил сандалии на все четыре лапы, с аппетитом ел пирожные - и раз в месяц мясо (крокодилам ведь немного нужно, даже таким гигантским), читал наизусть сотни стихотворений, отдавая предпочтение "серебряному веку", и делал вид, что грубит.

Иногда он пел басом, и пел до тех пор, пока не лопался какой-нибудь стакан. Тогда он кричал: "Я Армстронг!" и весело махал хвостом если, конечно, в радиусе пяти-шести метров никого не было.

Димыч защитился в декабре. К его приходу фасад дома приобрел вид, которому бы черной завистью позавидовал и Гауди.

А в январе родился Тошка.

- Интересно, - сказала Тэтэ, когда все обитатели дома столпились вокруг детской кроватки, пристально разглядывая нового жильца розового, голубоглазого, веселого и глуповатого, как, впрочем, и все младенцы. - Интересно, что изменится с его появлением?

- Ничего не изменится, - твердо отвечал Димыч. - Разве у такого крохи есть какие-то представления о том, каким должен быть мир?

Главное, чтобы он был счастлив, чтобы знал, что все мы его любим. А там - главное, воспитать его правильно.

- Золотые слова, - согласился Гораций Фигул. - Я буду цитировать вам мысли римских философов, если не возражаете, с двух до, скажем, шести. Чтобы вы прониклись серьезностью и ответственностью поставленной перед вами задачи.

- Цитировать, положим, буду я, - сообщил Боболониус. - И не римских, а русских - все-таки не римлянин родился, и не философов, а поэтов, и не с двух до шести, а круглые сутки, и не им, а младенцу. Кто родился-то? И музыку ставьте чаще.

- Ребенка нужно правильно кормить, - серьезно сказала Алиса Сигизмундовна. - Тэтэ, идемте немедленно в мой будуар, почирикаем о самом насущном.

Фофаня уже бормотал малышу какие-то свои, домовитые сказки, и делал пальцем козу, а Христофор Колумбыч оттеснял его от кроватки, пытаясь привлечь к себе внимание Тошки. Ребенок не плакал и не пугался, только переводил изумленный взгляд с одного диковинного существа на другое.

В доме все потихоньку расцветало, и Себастьян Тарасович тихо и счастливо улыбался. Главное он сделать сумел - нашел для удивительного дома и его обитателей новых хозяев и защитников, и теперь особенно остро чувствовал накопленную за бесконечно-долгие годы усталость.