Дом солдатской славы - [5]

Когда все стихло, солдаты вылезли из укрытий и стали перевязывать раненых. То и дело раздавались голоса:

— Коценко! Микола Коценко! Хлопцы, не видали Миколу?

— Слушай, Генацвале, скажи, друг, не видел такого грузина — Гогнидзе звать. Как бомбить начали, сюда побежал.

— Живой, Рахматулин? А я уж думал — придется в Казань писать…

Я слышал эту перекличку и испытывал чувство гордости за нашу страну. Лучших сынов многонационального народа послала Родина на защиту Сталинграда. Их привели сюда, на берег Волги, горячая любовь к Отчизне, непоколебимая воля остановить и уничтожить врага. Русские, украинцы, белорусы, грузины, казахи, узбеки, татары — все они с нетерпением ждали той минуты, когда переправятся на другую сторону и сойдутся с гитлеровцами в смертельной схватке…

А над Сталинградом фашистские самолеты висели беспрерывно: не успевала уйти одна партия, как ее сейчас же сменяла другая.

— Наших самолетов ни одного. Эх!.. — послышался чей-то возглас.

И словно в ответ на это воздух стремительно прорезали три советских истребителя. Казавшиеся нам с земли совсем крошечными, они бесстрашно бросились на бомбардировщиков и сразу нарушили вражеский строй. Но тут появились фашистские истребители, и им удалось отвлечь наших «ястребков».

Трое против двенадцати! Было отчего нам волноваться!

Воздушный бой проходил как раз нам нами, и солдаты восторженными криками приветствовали каждый удачный маневр наших летчиков. Долгое время они ловко выходили из-под ударов противника и снова кидались в атаку.

— А-а-а!.. — словно стон, пронеслось по опушке рощи. Один советский самолет слегка задымил, скользнул вниз, но выровнял полет и скрылся за лесом. И тут же из солдатских глоток вылетел новый дружный крик — ликующий, радостный: фашистский истребитель, наседавший на нашего, неожиданно клюнул носом, выпустил клуб дыма и почти отвесно понесся к земле, оставляя за собой черную траурную полосу. Следом за ним грохнулся за лесом другой. Фашисты кинулись наутек, а два наших смельчака последними очередями успели прошить третьего врага.

Мы еще не успели закончить обмен впечатлениями, как снова появились вражеские бомбардировщики. Опять от разрыва бомб затряслась земля, засвистели над головой осколки.

Машина с боеприпасами, стоявшая недалеко от нас, запылала, подожженная пулеметной очередью. Двое солдат выскочили из окопа и стали вытаскивать из кузова ящики со снарядами. Вражеские летчики заметили их. Пулеметные очереди вздымали фонтанчики песка буквально у ног отважных бойцов, но они словно не замечали обстрела. Вот и последний ящик на плечах солдата.

Но вдруг бронебойщик покачнулся и упал прямо на горящую машину. Другой солдат быстро кинулся ему в помощь, вынес товарища в безопасное место и затушил вспыхнувшую шинель.

— Ничего, брат, — перевязывая раненого, говорил он, — рана не опасная, Малхасьян.

Перед вечером вернулся капитан Уваров.

— Приказ таков, товарищ лейтенант, — обратился он ко мне, — людей и пулеметы вы сдадите старшему лейтенанту, который скоро придет сюда, а сами с младшим лейтенантом Романенко и лейтенантом Маркоряном пойдете к переправе. На правом берегу, когда переправитесь, вас встретит представитель из тринадцатой гвардейской дивизии.

Объяснив, как добраться до переправы, и попрощавшись с бойцами, Уваров ушел. Нелегко расставаться с солдатами, к которым уже привык и вместе собирался вступить в бой, но приказ есть приказ. Вскоре пришел офицер, о котором говорил капитан. Я передал ему бойцов и пулеметы, распрощался с товарищами и вместе с Романенко и Маркоряном направился к переправе.

В сумерки оживился левый берег. То здесь, то там раздавался приглушенный рокот машин, двигались люди, слышались голоса. Снова под покровом ночи к фронту шли роты и батальоны, грузовики с боеприпасами, продовольствием и снаряжением.

Мы пересекли несколько дворов, и тут наше внимание привлекла группа женщин и стариков, стоявших около полуразбитого дома. Приблизившись, увидели страшную картину.

На земле лежала девочка лет тринадцати. Ее испуганные глаза были неподвижны и устремлены в бесконечную даль. От полуоткрытого ротика через щеку тянулась тоненькая струйка крови — уже застывшая, черная. В боку была рваная рана, левая ножка в ботинке была ниже колена раздроблена осколком бомбы.

Люди со слезами на глазах смотрели на безжизненное тело ребенка и совсем не обращали на нас внимания, а нам в их молчании чудился укор: «Как же случилось, что вы допустили фашистов к самой Волге?» — Ну что мы могли ответить матерям, которые навсегда теряли своих детей?..

Две женщины бережно, словно в ребенке еще теплилась жизнь, подняли девочку и понесли к развалинам домика. Маркорян расспросил людей и выяснил, что отец девочки где-то на фронте, а в Красной Слободе она жила вместе с матерью и бабушкой. Мать погибла три дня назад, а старушка и ее внучка — сегодня. Кровь невинных детей звала к мести! Когда мы подошли к разбитому домику, что стоял у переправы, уже наступила ночь. На лица бойцов, собравшихся на берегу, ложились отблески сполохов с правого берега. Оттуда доносились взрывы, трескотня пулеметов и автоматов. Трудно было поверить, что на той пылающей земле уцелело что-нибудь живое. Но мы знали: Сталинград живет, борется и победит.