Дом скорпиона - [62]

Матт следил за происходящим, прячась за колоннами и гардинами. Ему совсем не улыбалось, чтобы кто-нибудь воскликнул: «А это еще что? Кто пустил это существо бродить среди людей?»

В день свадьбы возле дома приземлился нигерийский гравилет. На нем прибыли Бенито, Фани и Стивен. Мистер Алакран радушно поприветствовал сыновей и поцеловал Фани в щеку. Та сморщилась, будто коснулась чего-то гадкого. Лицо у нее было жесткое, резкое; у Бенито уже начал вырисовываться пивной животик. Стивен же был прекрасен, как сказочный принц.

Матт испытывал к нему меньше неприязни, чем к остальным Алакранам. Ведь не кто иной, как Стивен, на руках вынес его из домика среди маковых полей. И пусть даже с тех пор они с Эмилией не обращали на Матта ни малейшего внимания, зато и особой неприязни не выказывали...

Матт смотрел на прогуливающихся в саду гостей и вспоминал их имена, звания, деловые связи. Ему казалось, что он знает империю Алакранов чуть ли не лучше самого Стивена. В который раз Матт ощутил, какая пропасть отделяет его от остального человечества. Все эти люди собрались здесь, чтобы чествовать Стивена. Но никто никогда не станет чествовать его, Матта, да и жениться ему не суждено...

На лужайку приземлился гравилет с американским гербом на фюзеляже. Сердце Матта екнуло и отчаянно заколотилось в груди. Все гости обернулись к посадочной площадке и, вытянув шеи, принялись разглядывать невесту. Эмилия их не разочаровала. На ней было переливчатое голубое платье, вокруг стайкой порхали нарядные маленькие девочки. Они держали корзинки с белоснежными лепестками роз и горстями бросали их в толпу. Поначалу Матт умилился этому зрелищу, но потом понял, что все девочки — идиойды.

Под всеобщие аплодисменты сенатор Мендоса повел дочь по лестнице в салон. Но Матт уже не смотрел на них. Единственный человек, который его интересовал, тихонечко выскользнул из гравилета. Никто не заметил, как Мария юркнула в толпу, никто не обратил внимания, что она не идет за сестрой. Однако Матт все понял и принялся украдкой пробираться к музыкальной комнате.

Обычно люди избегали заходить в музыкальную комнату. Слуги заглядывали сюда, только чтобы прибраться, а Фелисия давно перестала играть. Эта комната стала территорией Матта и, следовательно, считалась нечистой.

Он притворил за собой дверь и сразу же направился к чулану. Мария уже ждала его в потайном коридоре.

— Ну наконец-то! — воскликнула она, бросаясь ему на шею.— Ты по мне соскучился?

— Еще как! — Он тоже обнял ее.— Я о тебе каждый день вспоминал. Хотел написать, но не знал куда.

— Ужасный у нас монастырь,— пожаловалась девочка, выпуская Матта и усаживаясь на пол.— В общем-то, там, конечно, ничего, просто мне ужасно не нравится. Я хочу заниматься благотворительной работой, а сестры меня не пускают. Ты представляешь?! Они считают, что следуют учению святого Франциска, а сами скорее умрут, чем омоют язвы хоть одного нищего.

— Мне бы тоже не хотелось омывать нищим язвы,— сказал Матт.

— Это потому, что ты волк. Ты бы его попросту сожрал.

— Только сперва нашел бы нищего без язв,— сказал Матт.

— Ты вообще никого не должен есть. Расскажи, как ты тут поживаешь. Боже мой, что за скучные там девчонки! Ничего не делают, только читают комиксы про любовь да трескают шоколадки.

Мария снова прильнула к Матту, и ему стало на удивление хорошо. Давно он не был так счастлив!

— Комиксы про любовь? — переспросил он.

— Волкам это неинтересно. Расскажи лучше, что ты видел по телевизору. Нам там не разрешают смотреть телевизор — только передачи, которые пойдут на пользу нашим душам.

— А у меня вот души нет,— вздохнул Матт.

— Я думаю, все-таки есть,— возразила Мария.— Я читала современную церковную доктрину об экологии. Согласно недавним исследованиям, святого Франциска считают первым экологом. Считают, что он взывал к животным, потому что у них есть маленькая душа, которую можно вырастить в большую. Если потрудиться, даже воробей или цикада могут попасть на небеса.

— Или в ад...

— Не будь таким вредным.

И Мария принялась рассказывать о своих новых идеях и спорах с преподавательницей морали в монастыре. Потом перешла к тому, что ей нравится возделывать сад, но жалко собирать урожай с бедных маленьких растений, и сообщила, что была одной из лучших в классе по математике, но ей снизили отметки за то, что она загорала голышом на крыше.

Она спешила выложить Матту все, что накопилось в душе за долгие месяцы. Матт не возражал. Ему нравилось сидеть рядом с ней в темноте и чувствовать ее голову у себя на плече.

— О боже! Я все болтаю и болтаю, а тебе не даю ни слова сказать! — наконец воскликнула девочка.— Меня за это уже столько раз наказывали. Только никто в монастыре не слушает меня так, как ты.

— Мне нравится тебя слушать,— сказал Матт.

— Теперь я замолчу, а ты расскажи, что тут поделывал без меня.

Она обняла его, и Матт вдохнул аромат ее духов — теплое, волнующее благоухание гвоздики. Матт охотно просидел бы так всю жизнь.

Он рассказал ей о бараках для идиойдов, о встрече с фермерским патрулем, о походе в больницу. Когда он дошел до сердечного приступа Эль-Патрона, Мария вздрогнула.