Дом Счастья. Дети Роксоланы и Сулеймана Великолепного - [33]

Маленького Джихангира просто проглядели. Роксолана, болея сама, доверила сына приставленным валиде нянькам, а те вместо того, чтобы развивать не слишком крепкого малыша, ограничивали того в движениях, туго пеленали и кормили, как взрослого. Когда Роксолана взяла все в свои руки, то ахнула – мальчик был слаб, словно и не жилец вовсе, зато имел огромный животик и кривую спину.

Она видела таких еще дома в Рогатине, тоненькие, словно тростиночки, детишки с огромными животами перебирали ножками-палочками и без конца ныли, прося кушать. Но то были дети семьи, побиравшейся на паперти, их и держали такими ради людской жалости. А здесь султанский сын, шехзаде, у которого не то что еды, золота столько, что весь Рогатин купить можно.

Зейнаб помогла, малыша сумели подправить, но спинка так и осталась кривой, его позвоночник уже изогнулся. По Стамбулу пополз слух: у проклятой ведьмы горбун родился! Не было у Джихангира горба, только спина кривоватая, что позже не помешало ему сесть на коня.

Как же это больно, не физически больно, к этой боли Джихангир привык и ее не замечал, а морально – знать, что ты худший. Во всем: физически искалечен и не можешь все делать так же легко, как красавцы-братья, тебе труднее даются науки, потому что проклятая боль все время отвлекает, а еще ты последний в очереди на трон, что означает безусловный приговор.

Жизнь Мехмеда омрачена постоянным соперничеством со старшим братом Мустафой, на жизни остальных лежит вот эта печать: предрешенности. Но у тех хоть какая-то цель есть, а Джихангир всегда один и никому не нужен.

Когда пришло время самому осваивать азы правления, куда султан отправил младшего сына? Не в Манису или далекий Караман, с которых начинали другие братья, а в Трабзон. Правда, это родина самого Сулеймана, но ведь отец Сулеймана тогда еще шехзаде Селим был своим отцом в Трабзон сослан.

Неужели это и для Джихангира ссылка?

За что? За то, что родился больным и спину повредили еще в младенчестве? Но его ли в том вина?

За то, что неугоден своим искореженным телом, оскорбляет взор Повелителя?

Но ведь этого его кровь от крови, плоть от плоти.

Джихангир не привык спорить, он даже не спросил, почему отправляют так далеко, просто уехал, почти не попрощавшись.

А Сулейман хотел как лучше, у него самого о Трабзоне остались только хорошие воспоминания (от детства они всегда такие), хотел, чтобы сын увидел, с чего начиналась жизнь отца. Объяснить не получилось, да он и не слишком старался, закружили другие дела.

Джихангир в Трабзоне не слишком спешил основываться, жил, как получалось, словно чувствуя, что это ненадолго, и утешая себя тем, что в этом городе проживал, будучи сосланным, дед, будущий султан Селим Явуз.

Джихангиру не грозило когда-нибудь заслужить такое прозвище, Грозным он не был вовсе, любил поэзию, философию, любил птиц…

Жил в одиночестве, хотя и среди свои придворных. Они кланялись, старались угодить, помочь, как могли, поддерживали беседы, часто умные, но это были чужие люди. Джихангир страшно тосковал: семья далеко, а он один в Трабзоне.

Потому, когда от шехзаде Мустафы приехал гонец, Джихангир страшно удивился. Он всегда восхищался старшим братом, мечтал быть похожим даже не на отца или деда, а именно на Мустафу. Старший сын Сулеймана впитал в себя все самое приметное от предков. Говорили, что он очень похож на прадеда – султана Баязида, который всем взял – и удалой статью воина, и блеском двора, и умением нравиться всем.

Как же Джихангир хотел быть на него похожим! Всегда хотел, еще мальчишкой.

Мустафа уехал править Караманом совсем юным, лет четырнадцати. В таком возрасте получить своих советников, казначея, евнухов… свой гарем… Джихангир родился позже, а потому видел брата только во время его коротких визитов в Стамбул, но видел всегда со стороны. Мустафа приезжал словно покрасоваться, он не снисходил до бесед с младшими братьями, а уж с Джихангиром тем более. Что мог сказать пусть и разумный, начитанный, но увечный Джихангир? О чем беседовать блистательному Мустафе с ничтожным младшим выродком ненавистной Хуррем?

Конечно, Мустафа ловил на себе восхищенные взгляды младшего сводного брата, но не больше. Любуется? Да пусть! Им все любуются.

А Джихангир и впрямь смотрел на старшего принца завороженными глазами. У Мустафы было все, что нужно для блистательного султана – высок в отца, строен, мужественен, так красив в своей надменности! От Мустафы исходила властная уверенность, которой не было и не могло быть у самого Джихангира.

Конечно, его собственный брат Мехмед тоже хорош и красив, возможно даже лучше Мустафы, но Мехмеду не хватало именно этой уверенности будущего султана, он был вторым после Мустафы.

Когда за какую-то провинность Повелитель вдруг отправил Мустафу из Манисы в Амасью, а в саму Манису посадил Мехмеда, Джихангиру было десять лет, и он не понимал, как мог отец предпочесть блестящему Мустафе спокойного Мехмеда.

А потом Мехмед умер, и матушка плача твердила, что его отравили. Тогда Джихангир подумал, что Мустафу бы никто не рискнул отравить, потому что он сильный, он настоящий султан.