Дом с волшебными окнами - [6]

Это, видно, была нехитрая наука, потому что при первом же робком движении Сашиной руки лукавая голова покивала ей, а маленькие руки сделали быстрое движение, как будто хотели поздороваться.

^{К концу второго дня они незаметно подружились.}

— Вот ты какой! — удивлённо и немного недоверчиво сказала Саша.

Она сказала это очень тихо, почти про себя, но Петрушка услышал! Он ткнулся носом в её щёку и потёрся головой об её ухо.

— Какой смешной! — сказала Светлана. — Правда, Саша?

— Правда, — сказала Саша, серьёзно, без улыбки глядя в лукавые Петрушкины глаза. — Очень хороший.

Глава седьмая НА НОВОМ МЕСТЕ

— Так вот что, Александра, давай условимся: ты уже девочка большая и можешь быть вполне самостоятельной. Я, как ты понимаешь, целые дни буду проводить на работе, и нянчиться с тобой тут совершенно некому. Через два месяца тебе идти в школу, а пока что готовься к занятиям и хозяйничай. Обедать будешь в столовой, — вот тебе деньги: на неделю. А вот на хлеб — тоже на неделю: будешь покупать в продуктовом магазине. Надеюсь, ты уже освоилась с местностью?

Так говорила Саше Клавдия Григорьевна в первый же день после их приезда. Саша молча слушала её, перебирая, по привычке, бахрому скатерти.

— Да, и отучись, пожалуйста, от этой дурной привычки!.. Кстати, почему ты накрыла стол скатертью? Это совершенно ни к чему. У нас есть отличная клеёнка — её только нужно ежедневно протирать чистой влажной тряпкой.

Вероятно, всё, что говорила тётка, было справедливо. Мама тоже, бывало, журила Сашу за дурную привычку — перебирать бахрому скатерти и заплетать из неё косички. У них дома тоже была блестящая, чистая клеёнка, на которой они обедали, когда оставались одни. Ведь Саша была очень рассеянна и не раз проливала чай или кофе, торопясь передать матери чашку.

Но после обеда они всегда покрывали стол весёлой, яркой скатертью, которую мама сама вышила, и в комнате сразу делалось красивей и уютней. А потом они садились на диван…

— О чём ты так задумалась, Александра? Я тебя спрашиваю, Саша…

В голосе тётки Саша неожиданно услышала мягкую ноту. Она с робкой надеждой взглянула на Клавдию Григорьевну, и ей показалось, что та смотрит на неё с каким-то новым, почти участливым выражением. И Саше захотелось подойти к ней, прижаться.

Ведь это была её тётя, папина сестра, самый близкий сейчас для неё человек.

Но Клавдия Григорьевна уже укладывала свой портфель.

— Я ухожу, — сказала она спокойно. — Пока нет второго ключа, посиди дома.

— Я хотела к Светлане Игнатьевне, — робко сказала Саша.

Клавдия Григорьевна недовольно поморщилась:

— Ну, какая это тебе подруга, подумай сама! И ведь она не гулять сюда приехала, а работать. Не надоедай ей, пожалуйста, и не навязывайся со своим знакомством. Каждый человек, даже ребёнок, должен всегда соблюдать чувство собственного достоинства.

И Клавдия Григорьевна удалилась, оставив Сашу взаперти, — совершенно одну в новом и чужом для неё доме.

Саша подошла к окну, посмотрела на широкую немощёную улицу посёлка. Ещё не все дома на этой улице были построены, и как раз напротив их окон стояли недавно сложенные стены нового дома. Сейчас там никто не работал — вероятно, потому, что было воскресенье, и оттого недостроенный дом, да и всё вокруг него показалось Саше очень грустным. Соседей по квартире, у которых, как знала Саша, был маленький ребёнок, дома не было — они уехали на несколько дней в город.

Она была одна, совсем одна.

Саша воткнула в штепсель вилку репродуктора. Передавали «легкую музыку», как её называли обычно в программе, — какую-то сценку из оперетты, и два голоса, мужской и женский, пели, перебивая и заглушая друг друга, что-то очень бурное — нельзя было разобрать почти ни одного слова.

Но эта бурная музыка показалась Саше бестолковой и даже грустной. Она выключила репродуктор и молча посидела у стола, с которого Клавдия Григорьевна сняла, уходя, нарядную скатерть, — посидела просто так, без дела, подперев руками голову.

Вероятно, тётка не похвалила бы её за такое занятие. Саша подумала об этом с невольным смущением и решила разобрать свои вещи.

Вчера она вынула из чемодана лишь самое необходимое — ночную рабашку, полотенце, мыло.

Она подняла крышку и вынула стопку книг. Надо их сейчас же расставить на полке, иначе Клавдия Григорьевна опять скажет про беспорядок… Но по руке, достававшей последнюю книгу, мягко скользнула шёлковая кисточка яркого колпачка…

— Петрушка. Миленький, — шёпотом сказала Саша и стала на колени около чемодана.

Дома никого не было, её никто не слышал, и она могла теперь говорить какие угодно ласковые слова этой так полюбившейся ей в дороге кукле. Ведь сейчас никто не назовёт их сентиментальными и наивными «в устах такой большой девочки».

— Петрушка, хороший мой, — повторила она. И ясно, очень ясно услышала ответ:

— Са-ша!..

Глава восьмая У ПЕТРУШКИ ПОЯВЛЯЕТСЯ НОВЫЙ ПРИЯТЕЛЬ

Вы слыхали когда-нибудь таких ораторов, которым нечего сказать, а они всё-таки говорят?

Например, на классном собрании. Слыхали, да?

К таким ораторам принадлежал и петух Крикун.

Уверяю вас, что ему действительно нечего было сказать, когда он среди дня взлетал на забор и начинал свою речь, обращённую к курам и другим обитателям маленького двора.