Дом с витражом - [8]

Дернулась Вера, но смолчала.

Ворониха стояла с раскрытым ртом.

– Дык… Дык… – хотела она что-то сказать.

Милиционер же тихонечко поворачивал стариков, и они поворачивались, потому что Игорь смотрел так, как смотрит человек, которому нельзя не подчиниться.

Зойка же стояла в дверном проеме и следила, как они все уходят, потом посмотрела на Игоря и засмеялась низким басом.

Так неожиданен был этот смех, что Оля вдруг вся на нем сосредоточилась. И смех уже растаял, а в ней он все звучал, и вообще все вокруг казалось преувеличенным. Большим, чем должно было быть. Этот прилипший к ней запах водки… Эта хлюпающе-булькающая шумливая Ворониха… Огромная бело-розовая милицейская ладонь, прикрывающая рот. И теперь вот басовитый смех продавщицы. «Я очень впечатлительная», – подумала Оля.

Они вернулись во времянку, где уже нечего было делать. Поезд уходил через три часа, до станции тридцать минут неторопливым шагом. Раньше думали – поужинают в вокзальном ресторане перед отъездом. Сейчас об этом забыли. Сидели опустошенные и усталые.

– Значит, деньги тю-тю, – засмеялся Максим. – Наверное, старик отправил их в фонд мира… Святое дело, между прочим, ничего не скажешь…

– Самое смешное, – устало заметила Вера, – что они наверняка где-то здесь… Но мне уже все равно…

– Почему это тебе все равно? – спросил Игорь. – Что за катаклизм с тобой приключился?

– Ну еще какое-нибудь слово придумай, – засмеялась Вера. – Катаклизм… Знаешь, когда идут за деньгами с багром… Это впечатляет… Выясняется, что ты так не можешь… Все! Все! – закричала она. – Пусть мать сама приезжает и разбирается! Все! Ничего мне не надо! Ничего!

– Давайте я поищу, – вдруг предложила Оля. – Я ведь не искала…

– Перестань, – рассердился Игорь.

– Нет, почему? – Оля почувствовала что-то вроде вдохновения. – Деньги Вере нужны на самом деле, мы же все-таки наследники, так что…

Она решительно обвела глазами комнату, разделенную печкой на две половины.

– Давайте думать по науке, – сказала она серьезно. – На шифоньер заглядывали?

И Оля влезла на старенький венский стул.

– Да смотрели там, смотрели! – недовольно поморщился Игорь. – Одни пустые коробки.

– А я помню эту, – обрадовалась Оля. – Бабушка приезжала. И мы ей подарили. – Она держала в руках черную в красный горошек коробку от леденцового монпансье. Пыльная крышка была захватана руками.

– Это наши следы? – серьезно спросила Оля.

– Наши! Наши! – ответил Игорь. – Эркюль Пуаро…

Оля подвигала туда-сюда пустые коробки из-под печенья, конфет.

– Фу! – сказала она, глядя на мгновенно почерневшие руки. – Грязное это, оказывается, дело.

И прыгнула со стула на старый дощатый пол времянки. Одна доска провалилась вниз, и Оля чуть не упала. Хорошо, что рядом был Игорь. Пришлось за него ухватиться. Да так неловко, прямо за красивый пушистый свитер. Грязными руками за нежнейший голубой цвет.

Оля испуганно воскликнула: «Ой!» – и тут же отпрянула, а когда отпрянула, увидела побледневшее лицо Игоря и вдруг поняла, что под свитером что-то было, в это что-то она и уперлась рукой, и Игорь от этого побледнел, а не оттого, что у нее руки пыльные. И сейчас он смотрел на нее строго, как-то понуждающе, а тут еще застучало в затылке и опять все стало увеличиваться, и она сказала, глядя на Игоря:

– А что у тебя под свитером?

Вера ничего не слышала. С той минуты, как она «похоронила» мечту о деньгах, она как бы возвращалась издалека… И сейчас в этой старенькой квартирке она вдруг стала радоваться и умиляться предметам, памятным по редким приездам к дедушке и бабушке.

… Вот фарфоровые пастушки с наполовину отбитыми головками. Когда-то она заворачивала их в носовые платки и укладывала спать вот в эту причудливую шкатулку из золотистой соломки. У шкатулки была оторвана крышка, и она всегда лежала рядом со шкатулкой. Бабушка много раз говорила дедушке: «Приделал бы!» И каждый раз дедушка отвечал ей одинаково: «Неужели? Вот когда в сутках придумают сорок восемь часов, может, я и разживусь временем для твоих глупостей». И бабушка объясняла ей, маленькой: «Дедуле некогда, дедуля наш дом строит! Большой-большой…»

И они шли с бабушкой во двор, по которому ее, Веру, водили только за ручку, не дай Бог, споткнется и сломает что на этом строительстве.

… Накидка на подушках помнится, вся старенькая, уже не поймешь, где узор, а где просто дырки. Вера трогала ее рукой, щемило, щемило в сердце. Никогда, никогда, никогда не будет тех, кто ушел… Но есть же еще одна жизнь, в памяти… Господи! Так надо же тогда подольше помнить!

– Надо было их помянуть, – вдруг сказала Вера. – Все-таки не дураки это придумали… Поминаем – значит, они еще с нами…

Она это произнесла сразу после слов Оли: «А что у тебя под свитером?»

Произнесла и ничего не поняла: про что это Оля? А Игорь чего такой каменный? Максиму же все до фонаря, он, кажется, вздремнул на дедовой кровати.

– У него что-то под свитером, – сказала Оля Вере.

– Ты психопатка? – спросил Игорь.

«Я психопатка, – подумала Оля. – Я вообще соображаю, что говорю? Я же думаю, что у него под свитером деньги! Разве нормальный человек способен такое придумать? А денег там никаких нет и быть не может, и сейчас это выяснится, и у нас с Игорем кончится все, навсегда… И это будет правильно, как же можно со мной иметь дело, если я такое на человека наговорила? И на кого? На Игоря! Я просто сошла с ума. Это ясно. Со мной вообще что-то творится непонятное… Я психопатка… Как тетя Надя…»