Дом с вишневыми ставнями - [18]

– Что с тобой? Ты так обескуражен. Ты забыл что-то дома?

Герберт пришел в себя.

– Нет, все хорошо. Давай прикрепим табличку, и я побегу на работу.

Берта расстроилась из-за того, что сегодня они не выпьют вместе кофе. «Ну, ничего. Почитаю новую книгу», – решила девушка. Она часто читала за чаем или кофе.

«Мне нужно менять свое поведение с ней», – горестно задумался Герберт. – Почему она видит во мне только друга? Может быть, ее сердце занято кем-то другим?»

По дороге на работу знакомые девушки приветствовали его, а некоторые приглашали в кино или на пикник. Но ни у одной из них не было таких золотых волос, такого доброго взгляда, который мог растопить любое, даже самое черствое сердце.

А его сердце было покинутым и израненным.

«Приглашу ее на пикник – видимо, так сейчас приглашают на свидание».

А Берта тем временем пила кофе с молоком из глубокой синей чашки и читала книгу за столиком в саду.

Жизнь обнимала ее со всей силой своей любви. У нее был

верный друг. Любимый дом. Она собиралась искать первых заказчиков и заниматься любимым делом.

Яблони, одетые в белоснежные мягкие цветочные шали, окружали ее со всех сторон, и дуновение ветра в их листьях и соцветиях дружески подсказывало: «Будь внимательнее. Приглядись».

Берта окинула взглядом сад и дом. У крыльца бурно расцвели розовые кусты с пьянящим сладким ароматом. Бойкие нарциссы окаймляли садовую дорожку. В клумбах распустились сине-сиреневые мускари. Цветущие яблони, деревца сирени и вишни воздушным облаком цветов накрыли сад, будто белыми, сиреневыми и розовыми кружевами.

«Завтра закончу оформлять документы и расскажу соседям об открытии «Домашнего волшебства». Как же мне хорошо дома! Как я хочу, чтобы дома всем было хорошо!»

Пока Берта закрывала книгу и прибирала посуду после кофе, Герберт купил билеты в кино и выбрал место для пикника.

Глава 22.

Джонатан мерил шагами длинный больничный коридор.

Здесь было неуютно: несчетное количество одинаковых закрытых белых дверей, бездушные и угрюмые черные кожаные диваны для ожидающих. У стен стояли холодные, твердые металлические кушетки.

Джонатан ждал, когда завершится операция отца.

Прошло уже более двух часов, а врачи все не выходили. Периодически из операционной выкатывали высокую кушетку на колесах, на которой лежал больной, весь обвешанный проводами и трубочками. Врачи бегом везли эту кушетку до лифта, а там – в реанимацию для особо тяжелых случаев. Каждый раз, когда Джонатан слышал скрежет и грохот колес по звонкому кафельному полу, он вздрагивал от ужаса, боясь увидеть на кушетке своего отца.

Он выпил уже три чашки кофе из автомата, пробовал читать, но не смог. Смотрел в окно, но и там его ждала полноцветная картина горьких страданий: плачущие родственники, гудящие машины скорой помощи, растерянные больные.

Кто-то деликатно тронул его за плечо.

Резко обернувшись, он увидел уставшего, но улыбающегося доктора.

– Все прошло хорошо, не волнуйтесь. Ваш отец крепкий малый. Объясните ему, как важно беречь себя после операции, а то он уже завтра собрался на лошадиную ферму кататься на лошади.

Джонатан с чувством пожал доктору руку и поспешил к отцу. Он казался таким беспомощным, беззащитным во всех этих белых простынях. Но доктор, к счастью, был прав – отец уже готов был идти на поправку и радоваться жизни.

– Я в порядке, сын, – твердо резюмировал он свой трехчасовой сон, во время которого доктора искусно работали над его сердцем. – Я в порядке, правда. Вот только сердце все равно болит.

Джонатан встревожился:

– Сейчас я позову врача, папа, – и он бросился к выходу из палаты.

– Стой, стой, какой ты прыткий! – сдержанно подкашливая, рассмеялся отец. – Сердце за тебя у меня болит, сынок. Хочу, чтобы жизнь свою ты устроил. Счастливым был. Давай-ка не сиди тут со мной, как наседка,

а невесту свою ищи.

Джонатан смутился.

– Вернусь на работу и найду. Она не ответила ни на мои звонки, ни на мои письма, все еще обижена, что я уехал. Ну не глупость ли? Ну да ладно, это решается одним пышным букетом пионов и приглашением в театр.

Отец смотрел не на него, а будто сквозь, как будто собирал всю свою решимость и смелость. Больно говорить в лицо своему ребенку неприятные вещи. Больно, но иногда необходимо.

– Сынок, скажи мне, а не глупость ли связывать свою жизнь с женщиной, которая ссорится с тобой по любому поводу и даже не скучает по тебе? Может быть, если ты совсем туда не вернешься, она и не заметит.

– Что ты такое говоришь, папа! – возмутился Джонатан. И тут же спохватился, вспомнив, что отцу нельзя волноваться. А сам попробовал представить, как Марта скучает по нему. И Марта представлялась ему в окружении друзей, вечеринок и кавалеров.

«Я слишком плохо думаю о ней», – заключил Джонатан, найдя себе спасательную шлюпку, в которой можно было плавать по волнам житейского моря и ничего не менять.

– Мой тебе совет, – настаивал отец, – поезжай в Стокгольм, узнай в университете, куда могла устроиться Берта, и отыщи ее. Чего только ни бывает в жизни! А если она уже счастлива с другим, ты будешь спокоен, что хотя бы попробовал вернуть свое счастье. Ну что ты смотришь на меня, как на сумасшедшего? Мне, что ли, ей в любви признаваться за тебя? Да если бы не эта палата!.. – и отец эмоционально всплеснул руками.