Дом с привидениями - [59]
Он Чувствовал, что говорит излишне подробно, но надо было привыкнуть к тому, что лежало перед ним на низком походном столике.
— Значит, гаттерия, — задумчиво сказал генерал.
Астафьев указал на череп:
— Нет, к этому гаттерия не имеет никакого отношения.
Генерал поднял бровь.
— Череп принадлежит млекопитающему. Это несомненно.
— Позвольте, — сказал генерал, — но третий глаз…
— Повторяю: млекопитающему, — громче сказал Астафьев. — Череп принадлежит двуногому прямостоящему и прямоходящему примату.
— Но это… человек, — подал голос полковник.
— Я сказал: примату!
Воронец быстро и очень вежливо пояснил:
— Профессор имеет в виду отряд приматов. В этот отряд входит не только человек, но и обезьяны.
— Ах, обезьяны, — сказал генерал. Достал платок и вытер лицо. — Обезьяны — тогда все понятно. Дрессировка там и так далее…
— Да не бывает обезьян с тремя глазами! — крикнул Астафьев.
Полковник вздрогнул и вытянулся, как при команде. У генерала рука с платком застыла на полпути к карману. Капитан, стоя чуть позади, слушал серьезно.
— Александр Георгиевич, — осторожно сказал Воронец. — Позвольте мне объяснить товарищам…
Астафьев сдержался. Ему всегда было трудно говорить, когда не понимали, казалось бы, очевидных вещей. Воронец с достоинством откашлялся.
— Профессор имел в виду то, что по ряду неоспоримых признаков — размер и форма черепной коробки, расположение глазниц, носовых костей, я не буду вдаваться в специальные детали, — череп, несомненно, принадлежит животному из отряда приматов, а возможно, и человеку.
Он обернулся к Астафьеву. Тот кивнул.
— Человек с тремя глазами, — сердито сказал генерал.
— Но наличие третьего глаза, — терпеливо сказал Воронец, — не позволяет отнести его именно к этой группе.
— Вот теперь ничего не понимаю, — сказал генерал и спросил полковника: — А вы?
— Тут нечего понимать, — резко сказал Астафьев. Воронец предостерегающе поднял руку. — Оставьте, Анатолий! — продолжил спокойнее. — Мой помощник выразился осторожно. Я могу сказать прямо. Этот череп принадлежит гуманоиду, но не человеку.
— Как? — спросил полковник.
— Это — не земной человек, — внятно сказал Астафьев.
— Вот оно что, — протянул генерал. Он, казалось, был удовлетворен.
— Конечно, для такого заключения нужна более представительная комиссия. Но я уверен, она придет к тем же выводам.
— Вы уверены твердо? — спросил генерал.
— Абсолютно, — несколько вызывающе сказал Астафьев.
— Профессор немного заостряет, — тактично вмешался Воронец. — Действительно, некоторые признаки указывают… но…
— Абсолютно, — повторил Астафьев.
Воронец умолк, выразив лицом сожаление.
Генерал повернулся к капитану, который пока не произнес ни слова.
— Я полагаю, что сейчас самое время пообедать. Где-нибудь в тени.
— Все готово, товарищ генерал.
— Как обедать? — изумился Астафьев. Генерал пожал плечами.
— Вы осмотрели череп, мы выслушали заключение.
— Похоже, вы и сами все знали, — остывая, сказал Астафьев.
— В какой-то мере… — генерал прищурился. — Но требовалось подкрепить мнением специалистов.
Астафьев вдруг почувствовал, какая стоит жара.
— Возражений против обеда нет? — спросил генерал.
Обедали под тентом, в душной тени, ели ледяной свекольник, заливное мясо, пили молоко. У Астафьева аппетита не было. Он не понимал ни этого обеда, ни вялой безразличной тишины. Как будто ничего не случилось. Как будто только что не произошло событие, о котором должны кричать все газеты мира. Он полагал, что после его заключения посыплются вопросы, поднимется тревога, полетят телеграммы, — и вдруг обед: свекольник, мясо, молоко. Словно каждый день на Землю прилетают жители других миров. Наконец он не выдержал и отложил вилку.
— Не понимаю вас.
— Вы это о чем? — миролюбиво спросил генерал.
Астафьев кивнул туда, где, в полукилометре виднелась цепь солдат.
— А… — сказал генерал и продолжил есть.
— Совершенно ясно, что это не земной человек! (Генерал кивнул.) Установлен факт огромного научного и общественного значения, — немного вспыльчиво сказал Астафьев.
Воронец опустил глаза, подчеркивая, что он тут ни при чем, что будь его воля, все прошло бы тихо и спокойно. Так, как скажут.
— Я ведь понимаю, о чем вы думаете, — сказал генерал. — Мол, сидит такой солдафон. Ать-два левой! Не знает ничего, кроме уставов. Мозги у него деревянные. Даже не представляет, что он открыл. Одно умеет — подать команду голосом.
Он усмехнулся добродушно.
— Нет, я совсем не о том, — смущенно забормотал Астафьев. — Вы совершенно напрасно, у меня и в мыслях не было…
— Профессор намеревался сказать совсем не это, — предупредительно пояснил Воронец. — Он лишь хотел привлечь ваше внимание, так сказать, к масштабу события…
Генерал неожиданно посмотрел на Воронца, как на провинившегося рядового. Тот даже выпрямился, будто по стойке смирно, невразумительно пробормотал еще что-то и замолк.
— Я могу принести извинения, если в моих словах… — нерешительно начал Астафьев.
— При чем тут извинения, профессор, — генерал тоже отложил вилку, посмотрел ему в лицо темными глазами, подумал и сказал медленно: — Два месяца назад, примерно в мае, американцы передали, что их противовоздушной обороной в пустыне одного южного штата был сбит советский разведывательный аппарат. Возможно, вы видели опровержение в газетах. — Астафьев покачал головой: не видел. — Как вы знаете, если есть хоть малейший повод, то сразу же поднимается невероятный шум в зарубежной прессе. Советская военная угроза и так далее. — Он помолчал. В траве трещали сотни кузнечиков. Воронец застыл с булкой в руке. — Так вот. Никакого шума не было. Вернее, он начинался, и вдруг замолчали радио, газеты, как по команде.
