Дом Романовых. Последние дни последнего царя. - [4]

18 марта 1584 года московские колокола своим печальным перезвоном возвестили жителям столицы о кончине царя Ивана Васильевича Грозного.

При этой вести народ забыл все великие жестокости Грозного царя, забыл всю ненавистную его опричнину, а вспоминал только такие великие дела его царствования, как взятие Казани, завоевание Астрахани и Сибири, издание Царского судебника и построение в Москве великолепного храма Василия Блаженного. Русские люди искренно молились об упокоении грозного, но вместе и великого по своим деяниям государя.

После царя Иоанна IV остались два его сына: Феодор, бывший сыном всеми любимой, кроткой Анастасии Романовны, первой супруги Грозного, и малолетний царевич Димитрий, которому отец незадолго до смерти назначил в удел город Углич. Царь уже давно чувствовал приближение смерти и сделал все распоряжения, поэтому старший сын его Феодор спокойно, без всяких волнений и смут, как говорил летописец, «воцарился и сел на превысочайший престол Богом хранимого Российского Царствия».

Все в государстве, однако, сознавали, что новый царь не будет в состоянии справиться с государственными делами. Постник и молчальник, он больше походил на смиренного инока, чем на царя. Это хорошо видел уже и его отец, который постарался окружить сына верными и опытными в делах государственных людьми. В первые дни около нового царя мы видим пятерых бояр, которые, составляя как бы постоянный совет при нем, ведают всеми делами правления.

Среди этих пятерых лиц по своим душевным качествам и по своему влиянию на московское население выдается боярин Никита Романович Юрьев-Захарьин, дядя царя, брат его матери Анастасии. Во все царствование Грозного был он вблизи Государя, пользовался его неизменным доверием, однако не только не запятнал себя ни малейшим участием в его жестокостях, но даже прославился как постоянный ходатай перед ним за опальных; не раз добрая рука Никиты Романовича вырывала их из цепких когтей Малюты Скуратова.

Так мирно и спокойно протекала жизнь государства, как вдруг в 1591 году она была нарушена страшным событием: семилетний царевич Димитрий 15 мая был зарезан в Угличе. Жители Углича в тот же день умертвили приставленных к нему Битяговского, Качалова и их товарищей, которых считали виновниками ужасного злодеяния. Через четыре дня из Москвы приехали лица, посланные расследовать все дело: это были митрополит Крутицкий Геласий, князь Василий Шуйский, недавно перед тем возвращенный из ссылки, и окольничий Клешнин. Эти следователи вели дело бестолково, а может быть, и недобросовестно и, вернувшись в Москву, донесли царю и боярской думе, что царевич вовсе не был убит, а сам в припадке падучей натолкнулся на нож. Боярская дума этим странным объяснением осталась довольна, а угличан за самоуправство и за убийство якобы невинных людей сурово наказала. Однако народ не мог поверить наивному объяснению московских следователей и говорил, что царевич убит; а многие прибавляли, что он убит по наущению боярина Бориса Годунова, брата царской жены.

Это страшное дело в Угличе и до наших дней осталось нераскрытым окончательно. Есть некоторые основания считать Годунова виновным в гибели царевича, но доказать его виновность невозможно.

Как бы то ни было, но ближайшего наследника царского престола в 1591 году не стало.

Прошло семь лет, наступил 1598 год. Уже осенью царь тяжело занемог, а в самый крещенский сочельник, к вечеру 5 января, «последний царственный цвет Русской земли отошел от очей всех», писал летописец. Овдовевшая царица Ирина удалилась в монастырь и там постриглась. С Феодором прекратился царский род Рюриковичей, правивший Русью более 700 лет. Русским людям предстояло теперь избрать нового царя, а с ним возвести на престол и новый царствующий дом.

Предание рассказывает, что уже на смертном одре царь Феодор совещался с придворными боярами о том, кому быть после него русским государем, и протянул скипетр своему родственнику, боярину Феодору Никитичу Романову. Последний с поклоном передал скипетр своему соседу, тот своему, и т. д. Никто не осмеливался оставить скипетр у себя, и все смущенно передавали этот символ верховной власти из рук в руки. Но когда очередь дошла до шурина умирающего царя, боярина Бориса Феодоровича Годунова, он поспешно взял скипетр из рук своего соседа и уже не передавал его дальше. Действительно, после Феодора Иоанновича царская власть перешла к Борису Годунову, но не по выбору самого царя Феодора и не захватным путем, а иным образом.

Борис Годунов возвысился еще при Иоанне IV, хотя и умел держать себя в течение этого тяжелого царствования так искусно, что народная ненависть к опричникам и всяким другим «лиходеям», близким к «грозному» царю, миновала его. А при болезненном и удалявшемся от государственных дел Феодоре Иоанновиче Годунов сделался даже фактическим правителем государства: его близкое родство с царем, женатым на Ирине Феодоровне, сестре Бориса, и личные способности доставили ему положение «властодержавного правителя российского царствия». У него заискивали иноземные послы, приезжавшие в Москву; по его слову решались все вопросы внутренней государственной жизни.