Дом - [20]

Позже, когда я окончательно утвердился в мысли, что назад, откуда приехал, мне дороги нет, что я попросту не дойду обратно, не пройду столь огромное расстояние (кстати, восстановить удалось и вид из окна, и жалобы пассажиров на малоприглядный ландшафт: бесконечная степь днем и ночью, пустынная, безжизненная степь, преследовавшая поезд, заглатывавшая его и стремившаяся заглотить окончательно в чрево свое), я все же, несмотря на это уже твердое убеждение, еще неоднократно вспоминал всю поездку от начала до конца, еще для одной, еще одной, еще одной контрольной проверки. Я понимал, что на пути назад меня могла бы ждать, восстановленная в памяти, другая станция - если б она была тогда как на пути вперед ожидала одна только неизвестность. И риск. Вполне возможно - риск смертельный... Нет, назад дороги не было. К сожалению. И мне оставался один путь - вперед. Вперед, куда умчался бешеный поезд. Будем надеяться, - что там...

Но прошло еще долгих три недели, на протяжении которых, как и на протяжении предыдущих четырех месяцев, я не переставал ждать поезда - а вдруг, вдруг приедет, остановится, впустит - хотя все меньше верил своему ожиданию; но не переставал напряженно, изо всех сил ждать и надеяться, боясь отходить от Дома далеко, чтобы успеть добежать, если вдруг покажется этот сказочный, сумасшедший, непредсказуемый поезд; не переставал ждать, как узник в камере смертников ожидает чуда без всяких на то оснований, потому что за всю жизнь чудо ни разу с ним не случалось (что уж там чудо! везения ни на грош), и все-таки надеется на него, и никакие трезвые мысли не мешают его глупой надежде: вот загремит отпираемый замок, дверь со скрежетом - таким до жути, до тошноты знакомым -распахнется и ему сообщат об отмене смертной казни. Вам заменили высшую меру наказания на исправительные работы в колонии усиленного режима сроком... О радость! О счастье бытия! О солнце, луна, трава, краски и запахи! Можно дышать, думать, улыбаться, смотреть на небо - это уже не смерть, а то, что не смерть - прекрасно, и будь трижды благословенно! Жить, жить... Главное - жить, остальное приложится, притянется, приклеется, прикипит к жизни человеческой...

Прошло еще долгих три недели беспрерывной, тяжелой, нудной и срочной работы, которую я не хотел оставлять незаконченной и тем самым перекладывать на других (впрочем, тяжелую работу и не на кого было бы переложить: единственная кандидатура молодого ТТ не подходила вследствие его хилости; и такую работу могли бы выполнять вместо меня только двое мужчин, как они и делали до меня. Значит, одного надо было высвобождать от иной работы. Это вызвало бы неприязнь ко мне), не хотел не потому, что почувствовал вдруг неодолимую привязанность к этим людям (напротив, у меня, рвущегося покинуть свою тюрьму, эти примирившиеся со своей участью узники вызывали отвращение, с каждым днем все более крепнущее), а потому, что руководствовался чисто практическими соображениями: хотелось расстаться с ними дружески, чтобы в случае чего -упаси Бог! - было бы куда вернуться. Короче, закрепить тылы...

Прошло еще три недели, прежде чем я смог приступить к своему плану. Теперь мне следовало хорошенько отдохнуть перед дорогой. С этой целью я сразу же после обеда, как только стало смеркаться, поднялся к себе и лег в постель. Но поздно вечером, когда я уже спал, в мою каморку явилась дочь начальника станции, разбудила меня, тряся за плечо - я научился спать чутко даже при крайней усталости и проснулся моментально - и без единого слова, сбросив свой балахон, подобие платья, обнажив выпирающие отовсюду кости, стала у моей кровати, чтобы я мог разглядеть ее в свете луны из за решеченного окна.

- Если будете говорить, - произнесла она очень тихо, -говорите шепотом. Я в восхищении, - стараясь не отводить взгляда от нее, прошептал я, чтобы на не бросила мне яду в приготовленную уже воду для похода.

Тогда, естественно, она легла, и я лишний раз убедился в дикой, стерической скрипучести моей кровати, которой не уступала столь - же истерическая страстность дочери НС. Таким образом, я этой ночью зарабатывал себе двух злейших врагов: ТТ - любовника дочери НС, и буфетчицу, претендовавшую на меня в качестве верного сожителя. Это - как минимум, если не принимать во внимание, что дочь начальника станции, это - дочь начальника, и еще неизвестно, как после этой ночи он отнесется ко мне. К тому же у ДНС была и мать, которой тоже трудно будет оставаться по отношению ко мне лояльной и молчаливой, как было до сих пор. Но, конечно же, страшнее всех их была сама ДНС, которая не потерпела бы, попробуй я отвергнуть ее любовь впрочем, это старое, доброе слово вряд ли могло подойти в данном случае к нашему совокуплению). Плоды, так называемой, двойной измены не замедлили сказаться. За дверью, перемежаясь и накладываясь на скрип нашей кровати, заскрипели половицы в коридоре, и на этот раз одним скрипом половиц дело не закончилось: дверь отворилась и нас застукали на месте преступления. Вошла буфетчица и за ней, гораздо более робко, ТТ. Из чего я заключил, что визит в толь неурочный час спровоцирован именно буфетчицей, потащившей за собой и мягкотелого ТТ. Дочь НС прильнула ко мне, видимо, давая понять, что ради своего чувства пойдет хоть на смерть, но ни за что не откажется от меня. Это, естественно, не очень-то вдохновляло перед предстоящим уходом.