Дом проклятых душ - [42]
Донжа чуть не упал с перепугу, а потом вспомнил: ведьма либо колдун не умрут до тех пор, пока кто-нибудь у них что-то не возьмет. Вот и он взял у Мавры отродий. А сила, сила ее чародейная перейдет ли к нему теперь?! Хорошо бы перешла! Перейдет, никуда не денется, ведь Черная книга у него!
Переложил Донжа заветную книгу в корзину, чтобы не потерялась по дороге, сел верхом, взгромоздил перед собой корзину, да спохватился: «А и дурак я, куда спешу? Надо было в избе у Мавры пошарить, небось там добра немерено схоронено, которое она раньше в себе держала!»
Стоило ему так подумать, как в избе полыхнуло огнем – и в один миг она занялась полымем! А конь с перепугу так понес, что Донжа едва в седле усидел да корзину удержал.
Не помнил даже, как на своем подворье в Завитой очутился.
– Здесь хорошая пирожковая, – сказал Жука буквально через минуту и свернул в какой-то дворик. – Любишь пирожки? Я обожаю. Конечно, их не сравнить с теми, которые твоя бабуля пекла, но все же очень… очень!
Маша снова промолчала, только кивнула. Говорить она пока не могла. Надо было разобраться с выводами, которые вдруг буквально косяком ломанулись в голову.
Жука выскочил из кабины, закрыл свою дверь и только потом, обежав автомобиль, позволил выйти Маше.
Она хотела спросить: «Что, боишься, сбегу?» – но побоялась навести Жуку на мысль, что сбежать от него ей хочется так же, как остаться и послушать, что он скажет.
Изоврется, как на Галочкином дне рождения, или правду откроет?
Они вошли в маленькое, простенькое, но уютное кафе, в котором стоял такой восхитительный запах печеного теста, что у Маши немедленно разыгрался аппетит, и она вслед за Жукой заказала пирожки с мясом, с капустой и с яблоками, а также чаю.
– Сначала поедим или начать уже рассказывать? – спросил Жука, когда официантка отошла от их столика.
– Рассказывай, – разрешила Маша, решив собственные вопросы отложить на потом.
– Тогда слушай… и воздержись от иронических комментов, хорошо? – серьезно проговорил Жука. – Допускаю, что многое тебе покажется сущей фантастикой, но все, что я скажу, – чистая правда. Значит, так… Ты когда-нибудь слышала про проклятые дома?
– Раньше не слышала, – вздохнула Маша. – Но у меня такое ощущение, что я побывала в одном из них.
– Правильно мыслишь, – сочувственно кивнул Жука. – Людей обычно проклинали за ужасные преступления, ну а дома становились проклятыми, если в них происходило множество злодеяний, были пролиты потоки безвинной крови. Не специалист во всяких межпланетных и заоблачных переходах, вообще, как и ты, фантастику не люблю, но мне кажется, что очень многие подобные дома каким-то адским образом соединены между собой. И некий центральный, извини за выражение, хаб или только один из хабов находится на Почтовом съезде – в той развалюхе, из которой мы с тобой недавно вышли. Не знаю, за что оно было так наказано, это строение, какие зверства творились в его стенах… может быть, когда будет время, займусь его историей, – но я точно знаю, что оно каким-то причудливым образом соединено с тем самым домом, который стоял в незапамятные времена в Завитой и в который ты так необдуманно вбежала не далее как вчера… ну, дом с петушком на крыше.
«Неужели это было только вчера?! – ужаснулась Маша. – Кажется, полжизни прошло с тех пор, столько страхов натерпелась!»
– Ты вообще как в эту странную Завитую попала? – вдруг с неожиданной резкостью спросил Жука. – На электричке приехала?
Маша вспомнила, что он мог узнать об этом от Карлушиной хозяйки, и решила не врать больше, чем нужно. Но и подробностей больше, чем нужно, не добавлять.
– Да. Пошла лесной тропой – и случайно попала.
О том, что лесная тропа вела не от Киселихи, а от Линды, она сочла за благо промолчать.
– Да, – кивнул Жука. – Я тоже случайно – правда, на машине ехал. Не сразу сообразил, куда угодил. Понял только, когда увидел дом, которого в нашей с тобой деревне не было, но о котором в нашей семье какие-то страхи рассказывали, будто там давным-давно какой-то колдун Донжа кровь проливал, видеть его никто не видел, но прадед мой, Василий Алексеевич Жуков, его упорно искал, за что его в деревне многие сумасшедшим считали. А потом он пропал, и дед мой, сын Василия Андреевича, был убежден, что в том доме Жуков и пропал. Я дом сразу увидел, взорлил, так сказать, душой, сунулся туда и… и тоже чуть не пропал. Пока выход нашел, много ужасов навидался и многое понял. В том числе и то, что и в доме с петухом, и в развалюхе на Почтовом съезде, которая с ним смыкается, искажены все физические законы, касающиеся времени и пространства. Я не сразу сообразил, как там надо себя вести. Да и в самой этой Завитой были проблемы…
«Скажет он, что там нельзя ни есть-пить ничего, ни говорить с местными? – затаила дыхание Маша. – Он не может этого не знать! Не зря же таскал с собой пакеты с едой и с водой. Я-то думала, Горностаю, а ведь, пожалуй, себе. И рот замыкал, стоило что-то неосторожно сказать… Это ведь то самое замыкание рта на замок, о котором меня предупреждала Марусенька! А его кто предупредил? Фирочка… или Глафирочка? «Она такая же, как я, только глаза желтые», – как говорила опять же Марусенька…»
