Дом проклятых душ - [34]

И что уж вовсе непонятно: с улицы поглядеть – это просто стена, стена бревенчатая. А в ней – бездна!

Антип долго стоял ни жив ни мертв, долго в себя прийти не мог. Со страху половина того, что говорил ему сатана, из головы вылетела! Ну, кое-как очухался и взялся жить дальше. Но слава дурная о нем уже пошла, а потому никто к нему ни за помощью, ни за злодейством не обращался и деньги колдовством своим он по-прежнему добыть не мог. Однако наконец вспомнил слова сатаны, что прольет много человеческой крови, – и только теперь смекнул, что это совет такой был ему дан. Тут решил он заняться разбоем.

Набрал себе шайку – ну что ж, немало народу готово поживиться чужим добром! Кого Антип уговорил, кого застращал, и противиться ему было трудно.

Здесь, на Нижегородчине, в ходу такое словечко – сдонжить: одолеть, надоесть, утомить, умаять, уболтать… заставить, в общем! Вот Антип якобы и был таким: кого хочешь мог заставить себе служить и помогать. Небось и сатану сдонжил, коли тот к нему наконец явился, в кумирню его! Словом, прозвали Антипа Донжей, и скоро настоящего его имени никто уже не помнил.

Конечно, Донжа не только языком молол: он стращал людей, а осмелившихся не подчиниться убивал без всякой жалости.

* * *

По идее, Маша должна была очутиться в темных сенях, однако очутилась еще в одной комнате, оклеенной кое-где листками бумаги, схожей с первой настолько, что она даже оглянулась и поискала взглядом красную надпись вверх ногами, чтобы убедиться, что снова не оказалась там же.

Нет, другая комната. Надписи у двери нет, а листки на стенах такие же старые, все пожелтели. Отсюда куда-то ведет еще одна дверь. Такое ощущение, что за ней пустота – слышно только, как гулко дует ветер. Порывы его рвутся снизу и перекатывают по полу комья многолетней пыли. Среди них носилась какая-то скомканная бумажка… кажется, или в самом деле на ней написано что-то красным?

Маша нагнулась поднять ее, но в это мгновение из-за той двери, откуда несло сквозняком, раздались голоса. Женский и мужской. Оба эти голоса были чем-то знакомы Маше, но она пока не могла вспомнить, откуда их знает, где их слышала. И между ними шел такой разговор, что бумажка была мигом забыта. А потом ее унесло куда-то новым порывом сквозняка.

Маша приникла к двери.

– Я помогу тебе, – говорила женщина. – Я все исправлю, все как раньше сделаю. Покажу, как отсюда выйти, если только ты…

Голос у нее сел, она шумно перевела дыхание, но ее собеседник не стал ждать, пока она снова соберется с силами, а зло спросил:

– Что – я? Что тебе от меня надо? Ты меня под пулю привела! Я-то тебе верил! Уйди. Не хочу тебя видеть.

– Ты меня не кори! – воскликнула женщина, и в ее голосе послышались слезы. – Я только хотела еще одно средство… чтобы ты… – Она с трудом подавила рыдание.

– Неужто не поняла еще, что я не веретено, на которое ты какую хочешь пряжу накрутишь? – невесело усмехнулся мужчина.

– Поняла уже, – с болью в голосе согласилась женщина. – Поняла! А ведь как я только не ворожила на тебя! Какими только зельями не потчевала! И соль наговоренную в ворот рубахи тебе зашивала, и кошку черную вываривала, чтобы косточку-невидимку добыть и тебя мертво приворожить! И кровь свою месячную тебе в вино добавляла! Но что я от всего этого получила, что?! Тело твое на одну ночь? Глаза твои пустые, что мимо меня пялились? Руки неласковые, холодные? Шаги твои уходящие… да, уходил ты, даже не оглянувшись, вмиг меня позабыв и более не вспоминая! Мне нужно было, чтобы твое сердце от любви ко мне дрожало, а ты… Ты даже не помнишь! Ты даже не помнишь ничего, меня, ночей наших не помнишь! И вернуть тебя невозможно было никакой ворожбой. Тебе не я была нужна – тебе Донжа был нужен! С моей помощью ты хотел до него добраться! И я ради тебя, ради твоей любви тебе помогала! Я Донжу выдала тебе, я ему злом за добро заплатила, а ведь он нас с сестрой приютил, он нам помог людьми стать!

– А какой ценой? – с ненавистью спросил мужчина. – Ну, молчишь? Убийцами этот колдун проклятый помог вам стать, а не людьми. Сам убийца, и вас такими сделал. Да и чего ты бьешься-колотишься, чем каешься? Помню, сама же ты рассказывала, что он и тебя бы зарезал, когда бы не Ефимовна.

– Дай ей бог здоровья, из века в век ее добро помнить буду! – пробормотала женщина. – Пока жива!

– Зачем ты от нее ушла, когда выздоровела?

– Сестра уже у Донжи была, она меня к нему и сманила. Кем бы я была, коли не ушла бы от Ефимовны? Так и осталась бы навеки… – Она громко, горестно вздохнула. – А у Донжи… Донжа нас…

– Говоришь, ты ему злом за добро заплатила? – перебил мужчина. – А то, что я твоей милостью тут лежу и смерти жду, – разве не об этом Донжа мечтал? Добром ты ему заплатила! Добром! Ты не его мне – ты меня ему выдала. Только тебе от моей смерти чем будет сладко? Местью потешишься? Или будешь мое мертвое тело оживлять, чтобы оно твою живую плоть тешило? Так ведь мертвое сердце никогда от любви не задрожит! Чего ж ты добилась, скажи?

– Я не выдавала тебя Донже! – воскликнула женщина. – Не выдавала, вот те…

Она осеклась, словно подавилась словами.

– Ага, ты еще Христом-богом поклянись, – невесело усмехнулся мужчина. – Давай, клянись, тогда я, может, тебе поверю. Но ведь не поклянешься! Для тебя и для твоей породы это смерть.