Дом потерянных душ - [3]

Он взглянул на воду. Резкий порыв ветра взъерошил широкую темную полосу на ее поверхности, не затронув бескрайней черной глади. Мимо него течение проносило разрозненный мусор, полузатопленные обломки, которые в неверном свете фонарей сквозь пелену дождя приобретали странные очертания. Он все стоял и смотрел на реку, как вдруг увидел в воде нечто бесформенное, похожее на тряпку. Это «что-то» не отражало, а поглощало падающий на него свет. Его все ближе прибивало к берегу, и Ситон решил, что это, должно быть, чья-то одежда или кусок темной ткани (скорее всего, габардина), выброшенный за ненадобностью. Пола удивило, как может тряпка так долго держаться на поверхности. Но тут он увидел, что качающийся на волнах бесформенный сверток — это мертвое тело, и понял, почему ткань так долго держалась на плаву. Так и не приблизившись к берегу больше чем на тридцать футов, тело еще раз показалось на поверхности воды и исчезло в волнах. Ветер с дождем донес до Пола знакомый запах: почти забытый дегтярный дух дымящих пароходных труб, смешанный с вонью пеньки и нефтяных пятен на прибитой к причалу речной пене. Впрочем, едва появившись, этот запах исчез, словно его и не было.

Ситон поежился — дождь, проникший сквозь одежду, казалось, уже начал пропитывать тело и даже кости. Подняв воротник пальто, Пол решительно развернулся, собираясь идти домой, благо жил он недалеко. Этот ненастный день не сулил ему ничего хорошего. Зазвучавшая вдруг музыка пригвоздила его к месту. Ситон прислушался к доносившемуся с реки обрывку печальной мелодии. По телу поползли мурашки. Мелодия была старая, можно сказать, очень старая и хорошо знакомая. Надтреснутый голос из радиоприемника с чувством тянул песню шестидесятилетней давности «Скажи мне, кто теперь ее целует».

«Если обернусь, — подумал Ситон, — то непременно увижу прогулочное судно и гротескные фигуры отдыхающих за запотевшими стеклами в освещенном салоне. Все-таки ноябрь на дворе…»

В эту пору вовсю готовились к Рождеству, и кое-где проходили корпоративные вечеринки. В глубине души Ситон не сомневался, что, обернувшись, он ничего подобного не увидит. Не было там никакого прогулочного судна. По мере того как песня за его спиной звучала сквозь пелену дождя все громче, он, казалось, уже мог различить шуршание старой записи, потрескивание иглы о пластинку на старинном граммофоне Песня звучала для него одного. Но меньше всего он хотел увидеть то, что эта музыка сопровождала. Пол не обернулся. Он с удивлением понял, что вполне способен двинуться прочь от реки с ее звуками, тем самым невольно ответив на вопрос, поставленный в названии песни.

«Я не знаю, кто теперь ее целует, — сказал он себе, уходя. — Зато точно знаю, что не я и никогда больше не буду этого делать».

Предчувствие, охватившее его еще в автобусе, было невероятно сильным. Когда он вернулся домой, на автоответчике мигал огонек. Ситон редко получал сообщения. И поэтому сразу же забыл о привидевшемся ему на реке трупе в габардиновом облачении.

Ситон жил в двухкомнатной квартирке на последнем этаже семиэтажного дома в Ватерлоо. В ветхом здании был один-единственный воняющий мочой лифт, постоянно требующий ремонта. Но сегодня вечером лифт, как ни странно, работал. Ситон открыл дверь, стараясь не обращать внимания на затхлый запах, типичный для дешевого съемного жилья. Закрывая за собой дверь, он краем глаза следил за мигающим в гостиной зеленым огоньком автоответчика. Наверху ветер задувал сильнее, и Ситон слышал, как дождь стучит по стеклам. Именно вид из окна гостиной и заставил его когда-то снять эту квартиру. Ее местоположение затрагивало какие-то струны его души. Квартирная плата также была немаловажным фактором. Но все решил вид из окна просторной гостиной. Ради него Ситон готов был пренебречь непрезентабельностью, почти убогостью этого жилья.

Он прошел в комнату мимо призывно мигающего автоответчика, подошел к окну и сквозь ночную тьму посмотрел на город. Здание находилось на южном конце Морли-стрит. При нем был ухоженный садик, обнесенный низкой оградой и выходящий на Сент-Джордж-роуд. Напротив тянулась череда четырехэтажных георгианских домов. Слева нависала громада католического собора. Еще через квартал, чуть правее, за колышущимися ветвями деревьев можно было различить подсвеченный прожекторами купол Имперского военного музея. Рядом с домом Ситона, с тыльной стороны собора, призывно сверкали огни бара. Когда-то это был паб, но затем его безвкусно перекрасили и переименовали в «Занзибар». По вечерам Ситон иногда заглядывал туда, хотя в качестве паба он ему нравился больше. Но пиво было холодным, а персонал — в меру приветливым. Район был весь пронизан ассоциациями с его некогда счастливым прошлым. И в этом Пол находил утешение.

За спиной в темноте пульсировал зеленый сигнал автоответчика. Он явно не собирался успокаиваться до тех пор, пока Ситон не прослушает сообщение.

Или не сотрет его.

«Я всегда успею его стереть», — подумал Пол.

Оконное стекло вдруг помутнело от дождя. Ситон моргнул и попятился.

«Но чего я добьюсь, стерев это сообщение? Выиграю лишний час счастливого неведения? И не такие, как я, вступали с этим в противоборство, и что с того? От него нигде не скроешься».