Дом подруги - [107]

В серовато-синих сумерках гладь озера отливала металлическим блеском, словно шагреневая кожа. Заметив в окне два детских лица, я помахала им рукой. Вскоре волосы у меня промокли, но я решила, что это не страшно. Лебеди величаво покачивались вдалеке, там, где высокие камыши качали своими темными головками, похожими на острия копий.

Огороженный стеной садик трудно было узнать. Джордж Прайк наконец закончил возиться с перголой, и сейчас все вертикальные стойки уже стояли. Я вздохнула, подумав, как здорово было бы увидеть ее во всем блеске, увитую розами и душистым горошком. Вдоль дорожек и в междурядье мы посыпали все новым гравием, и я представила, как тут будет красиво, когда зацветет лаванда и в воздухе будет стоять аромат мяты.

Вернувшись в оранжерею, я подтащила поближе к печке ветхий стул Джорджа и села. Вдруг из глаз моих ручьем хлынули слезы. Не знаю, долго ли я плакала… наверное, долго. Перестала я, только когда почувствовала, что совсем обессилела. Похоже, это постепенно входит у меня в привычку, уныло подумала я.

Вытерев щеки, я встала, решив проверить рассаду. На первый взгляд все было в порядке, только земля немного подсохла. Решив, что неплохо бы ее полить, я взялась за лейку, и тут у меня за спиной хлопнула дверь. Я застыла, не в силах заставить себя обернуться. Через минуту чьи-то руки обхватили меня за талию. Он притянул меня к себе, и я молча уткнулась носом в щеку Роберта.

— Мне пора ехать, — шепнул он. — Я пообещал Френсис Бенсон приехать в Хэмпсток к обеду. Мои вещи уже в машине.

Я только молча кивнула головой. Говорить не было сил.

— Оттуда я двинусь прямо в Кембридж. Когда ты вернешься, я уже буду ждать тебя. Сходим куда-нибудь выпить по рюмочке, хорошо? — В голосе Роберта была такая нежность, что у меня внутри все перевернулось. — Может быть, даже пообедаем. Наверняка ты устанешь после дороги. А потом займемся любовью…

— Что?! Ты сошел с ума!

— Возможно, — с каким-то даже вызовом в голосе продолжал Роберт, словно стараясь убедить самого себя. — Ну и пусть! Неужели нельзя хоть раз в жизни сделать что-то просто потому, что хочется? Последовать велению сердца? Похоже, все вокруг живут, как им нравится. А я слишком труслив… или ленив для того, чтобы поступать так же.

— Да при чем тут трусость, господи! Надо же отличать трусость от простой порядочности! Нельзя причинять людям боль — вот это и есть порядочность! И называй это как угодно — Божьими заповедями или добропорядочным поведением, суть все равно не изменится. И неужели удовлетворить свои сексуальные потребности важнее, чем жить с чистой совестью?!

— Ну, я бы не сказал, что речь тут идет исключительно об удовлетворении похоти, — обиделся Роберт. — Знаешь… я даже сам этого не ожидал, но сейчас мне все в тебе нравится. Не знаю, как это случилось… во всяком случае, я этого не хотел. Я твердил себе, что нарвался на одинокую, весьма честолюбивую и преуспевающую женщину, властную, готовую по головам идти к своей цели. Говорил, что у меня и без тебя есть все, о чем только может мечтать мужчина. И желать большего — значит гневить судьбу. Да что там — я намеренно старался думать о тебе как можно хуже… Словом, я сделал все, чтобы не позволить себе полюбить тебя.

Я поневоле улыбнулась.

— Помню. Ты все время злилась. И вид у тебя был страшно недовольный.

— Это во мне говорила гордость. Знаешь, я привык думать о себе как о человеке неординарном, не похожем на других, — ну, как же иначе, ведь я так гордился своей безупречностью, своей праведностью… я, как Господь Бог, был неподвластен искушению. Но вот я увидел тебя — и храм гордыни, который я выстроил в душе, впервые дал трещину. Пока речь шла лишь о желании, я еще мог бороться с собой. Но потом… потом мое чувство стало глубже… сильнее. Помнишь бал в Сент-Лоренсе, когда мы танцевали? Тогда я впервые признался себе, что дело тут не в обычной похоти. Признался, что для меня ты не просто красивая женщина. Но было уже поздно. Глаза у меня открылись. И когда я встретил тебя на тропинке, когда наши губы встретились, я уже знал, что люблю тебя. Жизнь моя стала адом: я прятался ото всех… словно раненый зверь, который хочет только одного — спокойно умереть. Но даже тогда я обманывал себя и других, убеждая всех, что это из-за смерти Джеральда. Но думал я не о Джеральде, а о тебе, Диана! Твое лицо, твое тело все время стояли у меня перед глазами, в ушах звучал твой голос. Куда бы я ни посмотрел, я всюду видел тебя. Если бы ты знала, сколько долгих, бессонных ночей я провел, грезя о тебе! Ты была со мной повсюду — в школе, в машине, в библиотеке…

Он крепче прижал меня к себе, и я почувствовала, что мое сопротивление понемногу слабеет. Закрыв глаза, я молча слушала, как он говорил… говорил именно то, что я так жаждала услышать.

— Тогда, на тропинке, когда мы встретились, я как раз думал о тебе. Мин предупредила, что ты возвращаешься. Признаюсь, я испугался… мне стало страшно, смогу ли я и дальше скрывать от тебя свои чувства. Я поклялся, что постараюсь держаться подальше от тебя, стану проводить как можно больше времени в саду… или в библиотеке. И тут я поднял голову и увидел тебя. И то, что я прочел в твоих глазах, подсказало мне ответ. Это был конец. Теперь я уже и сам не понимал, во что мне верить. Только одно я знаю точно — без тебя я пропаду.