Дом Павлова - [33]

По мере того как Дом Павлова превращался в укрепленный опорный пункт полка, все большей опасности подвергались оставшиеся тут женщины, дети и старики. Но люди этого не чувствовали. Так уж устроен человек — увидев себя под защитой, они повеселели. Не хотелось верить, что с ними может приключиться что-нибудь худое. Смогли же солдаты, которые здесь так по-хозяйски, прочно устраиваются, пробраться в этот дом и отогнать врага! С такими людьми не страшно.

А о том, чтоб отправить жильцов в тыл, нечего было и думать. Река находилась под губительным огнем авиации и артиллерии противника. И если была острая необходимость в том, чтоб плыли баржи с боеприпасами и продовольствием — хотя чаще всего это переправлялось на лодках, — то мирных жителей нельзя было посылать под огонь.

Приходилось считаться с фактом: эти люди пока остаются здесь. А раз так, то в доме надо наводить порядок. Кто этим займется?

И как-то само собой сложилось: с того момента, как занят был дом и послано с Калининым донесение, да и потом, когда уже пришло пополнение, всем здесь распоряжался командир стрелкового отделения, деловитый и спокойный сержант Яков Павлов.

Так за ним и осталась до самого конца, все пятьдесят восемь дней, пока он не был ранен и переправлен на левый берег Волги в госпиталь, так и осталась за Павловым эта должность — комендант.

Должность, не предусмотренная никаким уставом или наставлением, но зато вызванная к жизни ходом событий.

И у него — у коменданта — наряду с заботами об укреплении обороны дома, о расстановке людей на огневых точках возникли заботы, казалось бы весьма далекие от военного дела.

В первую очередь надо разобраться, что с водой. Опустели ванночки, корыта, выварки, графины и винные бутылки, в свое время заполненные предусмотрительными людьми. Правда, в котле центрального отопления — он вмещал ведер восемьсот — вода еще оставалась. Впрочем, если не принять мер, то и этот резервуар быстро иссякнет. Павлов приставил к котлу часового и приказал строго следить, чтоб воду расходовали экономно.

С едой у жильцов было совсем плохо. Все запасы давно съедены. Съели и солонину, приготовленную из коровьей туши.

С появлением в доме военных стало посытнее. Бойцы делились с обитателями подвалов чем могли — кто отломит хлеба от скудного пайка, кто супу отольем, детишкам давали сахар. Но и у самих-то бойцов на первых порах было негусто. Вначале еду носил в дом старшина Сидашев. Это был огромного роста уже не молодой человек. О нем знали, что он коммунист, родом из Мерефы — небольшого городка под Харьковом. Свою обязанность — вовремя накормить людей — он выполнял с большой ответственностью. Все это чувствовали: и по-настоящему любили его. А ведь пробираться в дом, да еще с ношей, очень опасно. Но какой бы ни был обстрел — старшина дважды в сутки регулярно появлялся со своим мешком, под который он приспособил обыкновенный матрасный чехол, наполненным хлебом, консервами, куревом и флягами с фронтовыми ста граммами. В один из таких рейсов Сидашев погиб, когда он был уже совсем недалеко от дома.

Весть о гибели Сидашева принес Рамазанов. Он стоял на посту и это случилось у него на глазах… Старшина быстро полз, волоча за собой знакомый матрасный мешок. Мина разорвалась рядом. Когда облачко, поднятое взметнувшимся кверху фонтанчиком земли, рассеялось, Сидашев уже был недвижим…

Рамазанов поспешил в подвал.

— Там, наверху… Сидашева… — проговорил запыхавшийся Рамазанов. — Насовсем…

В наступившей тишине раздался голос Павлова:

— Партийный билет надо взять… И планшетку срезать… Пойдете, — Павлов поискал глазами, — Александров и Шаповалов… Да смотрите, поаккуратней там, — хмуро добавил он.

Когда стемнело и стрельба немного поутихла, Александров с Шаповаловым поползли. Старшина лежал, уткнувшись лицом в землю… Они бережно повернули его, срезали, висевшую на ремне планшетку с документами. Из внутреннего кармана гимнастерки вынули завернутый в черную клеенку партийный билет.

После гибели Сидашев а за продуктами ходили смельчаки-добровольцы. Но теперь еда появлялась с перебоями. Так продолжалось до тех пор, пока от мельницы к дому но прорыли ход сообщения. Тогда обеды и ужины из батальонной кухни стали приносить в термосах.

А пока что — выручала пшеница, та самая, которую Наташа и Янина, девушки из первого подвала, натаскали с мельницы.

Да еще выручали тыквы. Их было тонн пять, и все их взяли на строгий учет. И ввели порядок: небольшая семья получает тыкву в день. Семья побольше — две штуки. Этих овощей хватило почти на все время. Из них варили вкусную и сытную кашу, и это было немалым подспорьем.

Потом к тыквенной каше пристрастились и защитники дома. Таким блюдом стал угощать автоматчик Шкуратов — он возложил на себя дополнительные обязанности шеф-повара. Впрочем, ему и карты в руки. Ведь до войны он работал в ресторане, так что теперь тряхнул стариной. Он, видно, и впрямь знал дело: даже из скудного ассортимента, который вмещал сидашевский матрасный чехол, Шкуратов ухитрялся готовить затейливые блюда.

Но однажды шеф опростоволосился. Началось с того, что в каком-то заброшенном шкафу на третьем этаже он нашел чудом уцелевшие две пачки концентратов клюквенного киселя. Подходящий случай накормить товарищей! Да вот беда — на два десятка порций двух пачек маловато. Шкуратов решил добавить в кастрюлю крахмал — его он тоже нашел где-то на кухне. Кисель варился на редкость долго, но никак не густел. А тут началась очередная перестрелка, и повар, отставив кастрюлю с плиты, поспешил к своей огневой точке.