Дом одинокого молодого человека: Французские писатели о молодежи - [53]

Обладая тонким чутьем и понимая всю трудность проникновения в душу даже самого дорогого существа, она тем не менее ощущала в себе силы вывести его из тупика, дать ему возможность увидеть другую, более светлую сторону жизни, во всяком случае, более ясную, и избавиться от терзавшей его тревоги.

Потом уже, улучив минуту и заглянув в гараж, она сообщила ему, что Жермена тоже уедет (мадам не могла обойтись без нее). И значит, в их распоряжении будет вечер да еще целая ночь. Оставался старик. Она соглашалась, что с недавнего времени Тавера, похоже, что-то чуял, беспрестанно кружа возле сушильни и бельевой. Однако до сих пор не было ни малейшего повода подозревать, что он о чем-то говорил с мадам, даже после истории с туристами. И в самом деле, отношение мадам к Люсьенн и Марку ничуть не изменилось. Люсьенн была счастлива тем, что завтра вечером они будут наконец свободны и совсем одни. В ее устах слово «счастье» показалось Марку таким же сочным и пахучим, как апельсин. Старательно вытерев руки прямо о спецовку, он обнял девушку и спросил ее, согласна ли она стать его женой. Ничего не ответив, она откинула назад голову и ласково погладила кончиками пальцев его лоб, а он тем временем ждал ответа, глядя ей прямо в лицо. Она поцеловала его, но без лишнего пыла, с какой-то внутренней сосредоточенностью, сознавая, что с этой минуты вступает на трудный и очень ответственный путь, который был уготован ей жизнью.

XVII

На другой день, вечером, под хмурым, готовым пролиться дождем небом, Клемантина, Рагио, Люсьенн и мадам Поли, затянутая в элегантный плащ, собрались на крыльце, чтобы проводить мадам в Руан. Тавера оставался дома, по словам жены, он подхватил простуду во время позавчерашнего обхода под сильным ливнем.

Опершись на руку Рагно, мадам, разукрашенная, как и полагалось в особо торжественных случаях, в забавной черно-желтой чалме со снисходительным достоинством спустилась по ступеням. Жермена, тоже в плаще, следовала за ней, раскрыв зонтик, дабы на мадам не упали капли начинавшегося дождя.

Мадемуазель уже сидела за рулем, на голове у нее красовался полотняный капюшон, плотно облегавший лицо. Жермена села рядом с ней, усадив сначала на заднее сиденье мадам. Перед тем как тронуться в путь, старая дама помахала своим слугам рукой. Взгляд ее, казалось, с особой настойчивостью задержался на Люсьенн, та сразу же разволновалась. Эта мучнистая маска, эти подведенные черным глаза, эти розовые пятна на щеках невольно наводили на мысль об отточенной годами проницательности с примесью некоторой жестокости.

Как только автомобиль скрылся за воротами, растворившись в сумрачной влажной дымке, окутавшей луга, Клемантина пригласила мадам Поли и Рагно на ужин. Тот зашел навестить Таверу, которого мучил сильный насморк, и застал его в кресле перед телевизором. Люсьенн слышала, как Тавера объяснял управляющему, почему ему не нравятся некоторые лекарства, хотя с их помощью можно очень быстро избавиться от насморка. Во всех этих лекарствах, говорил он, содержится снотворное, а ему надо было «держать ухо востро». В соседнем поместье дважды уже поджигали сараи с сеном. Мадам это сильно встревожило. Рагно сказал старику, чтобы он не волновался, что этой ночью он самолично будет дежурить вместо него.

— Возьмите мой карабин, — предложил Тавера.

Из кухни Люсьенн видела, как управляющий похлопал по карману своей куртки и сказал: «Не беспокойтесь, у меня есть все, что нужно!» Затем мужчины стали обсуждать охотничье и военное оружие, сравнивая качество разных марок.

Еще не было семи часов, когда Клемантина пригласила всех к столу, ей хотелось успокоить мадам Поли, которой не терпелось сесть в машину, чтобы поскорее вернуться в Версаль. Хотя тут-то как раз и разошелся дождь, которого она так опасалась.

За ужином мадам Поли принялась рассказывать о Канаде, Рагно с Таверой очень понравились ее воспоминания о прежней жизни, о приемах, которые она устраивала, о тамошних слугах. Люсьенн внимала ей рассеянно, все ее помыслы были обращены к Марку, который все еще не вернулся с фермы Жом, где к завтрашнему дню он должен был починить грузовик, предназначенный для сбора на фермах молока и его транспортировки в кооперацию.

Но вот пришло наконец время, когда мадам Поли (боже, до чего же эта женщина себя любила!) собралась уезжать; воспользовавшись этим, Люсьенн, несмотря на приглашение Клемантины остаться посмотреть телевизор, решила уйти к себе. Рагно же, напротив, с радостью согласился «пропустить рюмочку кальвадоса», чтобы затем отправиться с первым обходом к хлеву.

Дождь лил как из ведра, слышно было хлюпанье воды, стекавшей по водостокам. Люсьенн быстро пробежала к себе в комнату по коридорам, где гулко отдавались раскаты грома и, стихая, превращались в нескончаемый, долгий стон.

Ее освещенное окно послужит Марку сигналом, давая знать, что он без помех может войти к ней. Он пройдет через пустой гараж, ключ от которого остался у него. Она чувствовала себя такой счастливой, сердце ее переполняла любовь. Поправив прическу, она вдруг решила надеть другое платье, но тут раздался стук в дверь. Пришел Марк. Не успела она ответить, как дверь уже отворилась. На пороге, глупо ухмыляясь, стоял Рагно. Люсьенн торопливо схватила лежавший на кровати рабочий халат и поспешно накинула его. Испуг ее, казалось, очень понравился управляющему. «Ничего, малышка, не бойся», — сказал он и стал медленно приближаться к ней, по-прежнему едва заметно усмехаясь. «Уходите! — со страхом сказала она. — Уходите сейчас же, или я закричу!» В голосе ее слышалась скорее мольба, чем гнев. «Дурочка! Милая дурочка! Кричи сколько угодно, все равно никого нет!» От него противно пахло кальвадосом. «Если бы ты знала, как давно я искал такого случая!» — добавил он, подмигнув. Догадавшись, что она хочет проскользнуть к двери, он притворился, будто пропускает ее. Но как только она бросилась туда, он схватил ее за плечо и повернул лицом к себе. Она стала яростно отбиваться, надувая щеки, словно кошка, его это рассмешило и еще больше раззадорило. Она не успела застегнуть свой халат. Он распахнул его и прошептал: «Я уже видел однажды эту красивую маленькую грудку, только мраморную!» Рывком ей удалось высвободиться, и она спряталась за кровать, жалобно причитая от ужаса. «В чем дело, моя красавица? Уж не хочешь ли ты уверить меня, будто ты нетронутая девственница? Зачем ломать комедию! Ничего плохого я не хочу!» Все еще улыбаясь, он говорил ласковым голосом, не сомневаясь, что сумеет в конце концов успокоить ее, подчинить своей воле. Он и не такое видывал. Правда, эта девушка немного строптива, но он все равно добьется своего. «Уходите, — сказала она, — умоляю вас!» Этот просительный тон он счел добрым знаком, стало быть, она готова сдаться. «У тебя красивые глаза, — говорил он все так-же ласково. — Зачем же плакать, моя милая?» С этими словами он осторожно стал продвигаться к ней, огибая кровать. На этот раз, зажатая в углу, она и в самом деле попала в ловушку, еще мгновение, и ей уже не убежать. Она рванулась, но он с поразительным проворством очутился возле нее, преградив ей путь и схватив за руки, она отчаянно трясла головой, упираясь всем телом. И в этот самый момент дверь распахнулась.