Дом над Онего - [35]
Покров не празднуют ни католики, ни протестанты. Это чисто православное празднество в честь Богоматери, которая во время осады Константинополя сарацинами защитила город, заслонив его от неверных свои покровом, то есть длинным куском ткани, которым женщины на Ближнем Востоке, выходя из дому, накрывали голову и плечи. Во второй раз Богоматерь защитила православных от наезда поляков во Пскове в 1581 году. Память об этом событии хранят в России, поклоняясь чудесной Псковско-Покровской иконе Божьей Матери. Сегодня также и ее праздник.
И вот я, лях (как бы там ни было…), стоял посреди русской толпы в Покровском храме, в свое время едва не уничтоженный огнем и мечом моих соотечественников (якобы на одной из кижских икон на правой ладони Спасителя остался след польской пули), размышляя об иронии судьбы и беспамятстве поляков, которые без конца возмущаются, стеная насчет имперских притязаний России.
Покровскую церковь я люблю по многим причинам. Мне нравится игра света на ее алтаре и смоляной запах бревен, домашняя атмосфера и голос Лены. Когда она молится, он поднимается так высоко, что по нему можно взбежать на небеса. Мне нравится и служба отца Николая (Озолина), волнение, порой заставляющее его путать слова молитв, отчего они звучат куда человечнее, чем у многих жрецов, которые частят, как из автомата. В Покровском храме мне не мешает даже вся эта ритуальная гимнастика, столь раздражающая в других православных церквях, — размашистое осенение себя крестом, целование икон, поклоны в толпе, толкотня со свечками.
И все же до конца своим я себя тут не чувствую. Как, впрочем, и в любой другой святыне коллективного культа — будь то костел, синагога или мечеть. Быть может, потому, что не умею молиться понарошку. И каждый раз, когда наши с отцом Николаем взгляды встречаются, у меня возникает ощущение, что мы оба здесь одинокие чужаки. В голове вертятся слова, написанные Клюевым в 1919 году:
Это стихотворение Клюева показала мне еще в прошлом году профессор Елена Ивановна Маркова[90] из Петрозаводска — она приехала в Конду Бережную в связи с планировавшейся в нашем доме научной конференцией, посвященной стодвадцатилетию со дня рождения автора «Песен из Заонежья». Елена Ивановна — не просто один из самых выдающихся знатоков творчества Клюева на свете. Это одна из наиболее живописных фигур столицы Карелии (я бы сказал — феминистка a la russe). Показывая мне стихотворение о «госте из Парижа», в котором Клюев якобы предсказал прибытие в Кижи отца Николая, Елена Ивановна собиралась заодно посплетничать о попадье, но я сурово отрезал, что не позволю плохо отзываться о моих друзьях. С той поры госпожа профессор меня избегает.
Да бог с ней, с Марковой… Ее неприязнь к Озолину может объясняться рьяным феминизмом, который не выносит никакой ортодоксальности, а уж тем более мужчины, одетого в «платье» и к тому же главы дома. Хуже, что на отца Николая косо смотрит не только она. Петрозаводская интеллектуальная элита не может ему простить учебу в Париже и Нью-Йорке, а местное духовенство умирает от зависти из-за того, что у отца Николая есть связи с его преосвященством — ведь именно поддержка патриарха помогла церкви занять здание глазной клиники на главном бульваре Петрозаводска с красивым видом на Онежское озеро и устроить там гостевые комнаты. И наконец, сотрудники кижского музея тоже копают под него, поскольку опасаются, что рано или поздно отец Николай выживет их из кижских храмов. При этом все недовольство — исключительно за спиной, а в глаза все кланяются и лебезят, по мере способностей. Неудивительно, что кижский батюшка, выросший в кругах белой эмиграции, не привыкший к советскому цинизму, в восторге от здешней свободы, этого специфически пьянящего состояния невесомости, вакуума. В определенном смысле пустота вокруг отца Николая — еще более разреженная, нежели пустота, в которой оказался в 1937 году его предшественник на Кижах — отец Петухов.
Придется сказать несколько слов о судьбе последнего кижского священника, чтобы было понятно положение, в котором оказался нынешний батюшка.
Алексей Степанович Петухов происходил из благородной семьи поморских священников. Со своей женой, Александрой Стефановной (урожденной Поповой, дочерью священника), он познакомился в архангельской семинарии. В 1910 году был рукоположен и вместе с женой послан с пастырской миссией в Юшкозеро в Ухтинскую волость (в настоящее время — северная Карелия). Там их застала большевистская революция, и неожиданно для самих себя Петуховы оказались в положении врагов советской власти. Во время Гражданской войны Ухтинская волость несколько раз переходила из рук в руки, и лишь на рубеже 1921–1922 годов из нее были окончательно вытеснены так называемые белые финны. Уходя, они взяли с собой заложников, в частности, отца Алексея. Согласно советским донесениям, священник Петухов в финском городе Каяни «выполнял функции пастора карельских отступников». Попадья с пятью детьми и без средств к существованию осталась в красной России. Супруги прожили в разлуке два года.
Объектом многолетнего внимания польского писателя Мариуша Вилька является русский Север. Вильк обживает пространство словом, и разрозненные, казалось бы, страницы его прозы — записи «по горячим следам», исторические и культурологические экскурсы, интервью и эссе образуют единое течение познающего чувства и переживающей мысли.Север для Вилька — «территория проникновения»: здесь возникают время и уединение, необходимые для того, чтобы нырнуть вглубь — «под мерцающую поверхность сиюминутных событий», увидеть красоту и связанность всех со всеми.Преодолению барьера чужести посвящена новая книга писателя.
Очередной том «Северного дневника» Мариуша Вилька — писателя и путешественника, почти двадцать лет живущего на русском Севере, — открывает новую страницу его творчества. Книгу составляют три сюжета: рассказ о Петрозаводске; путешествие по Лабрадору вслед за другим писателем-бродягой Кеннетом Уайтом и, наконец, продолжение повествования о жизни в доме над Онего в заброшенной деревне Конда Бережная.Новую тропу осмысляют одновременно Вильк-писатель и Вильк-отец: появление на свет дочери побудило его кардинально пересмотреть свои жизненные установки.
В поисках истины и смысла собственной жизни Мариуш Вильк не один год прожил на Соловках, итогом чего и стала книга «Волчий блокнот» — подробнейший рассказ о Соловецком архипелаге и одновременно о России, стране, ставшей для поляков мифологизированной «империей зла». Заметки «по горячим следам» переплетаются в повествовании с историческими и культурологическими экскурсами и размышлениями. Живыми, глубоко пережитыми впечатлениями обрастают уже сложившиеся и имеющие богатую традицию стереотипы восприятия поляками России.
Объектом многолетнего внимания польского писателя Мариуша Вилька является русский Север. Вильк обживает пространство словом, и разрозненные, казалось бы, страницы его прозы — замечания «по горячим следам», исторические и культурологические экскурсы, рефлексии и комментарии, интервью, письма и эссе — свободно и в то же время внутренне связанно образуют единое течение познающего чувства и переживающей мысли.
Германия, 1939 год. Тринадцатилетняя Магда опустошена: лучшую подругу Лотту отправили в концентрационный лагерь, навсегда разлучив с ней. И когда нацисты приходят к власти, Магда понимает: она не такая, как другие девушки в ее деревне. Она ненавидит фанатичные новые правила гитлерюгенда, поэтому тайно присоединяется к движению «Белая роза», чтобы бороться против деспотичного, пугающего мира вокруг. Но когда пилот английских ВВС приземляется в поле недалеко от дома Магды, она оказывается перед невозможным выбором: позаботиться о безопасности своей семьи или спасти незнакомца и изменить ситуацию на войне.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.
Сухум. Тысяча девятьсот девяносто пятый год. Тринадцать месяцев войны, окончившейся судьбоносной для нации победой, оставили заметный отпечаток на этом городе. Исторически желанный вождями и императорами город еще не отошел от запаха дыма, но слово «разруха» с ним не увязывалось. Он походил на героя-освободителя военных лет. Окруженный темным морем и белыми горами город переходил к новой жизни. Как солдат, вернувшийся с войны, подыскивал себе другой род деятельности.
Когда пожилой Мюррей Блэр приглашает сына и дочерей к себе на ферму в Нью-Гэмпшир, он очень надеется, что семья проведет выходные в мире и согласии. Но, как обычно, дочь Лиззи срывает все планы: она опаздывает и появляется с неожиданной новостью и потрепанной семейной реликвией — книгой рецептов Фанни Фармер. Старое издание поваренной книги с заметками на полях хранит секреты их давно умершей матери. В рукописных строчках спрятана подсказка; возможно, она поможет детям узнать тайну, которую они давно и безуспешно пытались раскрыть. В 2019 году Элизабет Хайд с романом «Спросите Фанни» стала победителем Книжной премии Колорадо в номинации «Художественная литература».
«У крутого обрыва, на самой вершине Орлиной Скалы, стоял одиноко и неподвижно, как орёл, какой-то человек. Люди из лагеря заметили его, но никто не наблюдал за ним. Все со страхом отворачивали глаза, так как скала, возвышавшаяся над равниной, была головокружительной высоты. Неподвижно, как привидение, стоял молодой воин, а над ним клубились тучи. Это был Татокала – Антилопа. Он постился (голодал и молился) и ждал знака Великой Тайны. Это был первый шаг на жизненном пути молодого честолюбивого Лакота, жаждавшего военных подвигов и славы…».
Овдовевшая молодая женщина с дочерью приезжает в Мемфис, где вырос ее покойный муж, в надежде построить здесь новую жизнь. Но члены религиозной общины принимают новенькую в штыки. Она совсем не похожа на них – манерой одеваться, независимостью, привычкой задавать неудобные вопросы. Зеленоглазая блондинка взрывает замкнутую среду общины, обнажает ее силу и слабость как обособленного социума, а также противоречия традиционного порядка. Она заставляет задуматься о границах своего и чужого, о связи прошлого и будущего.