Дом на Розенштрассе - [7]

«Сейчас я слишком устала, — говорит она. — Давай пораньше поужинаем, а там будет видно».

По переулку Цвергенгассе, в котором в XVIII веке выступала знаменитая труппа итальянских артистов, точильщик — пан Сладек — толкает двухколесную тележку. Переулок как раз настолько широк, чтобы она прошла по нему, не задев стен домов. В длину он не более тридцати метров. Переулок ведет к старой части города. В пустых нижних этажах зданий укрываются нищие, которые, как только настанет зима, переберутся в менее холодные кварталы вдоль набережных. Бродяги выбрали себе жилье на развалинах старого цирка, в кучах железного лома и пропыленного бархата. Они шумно рассказывают друг другу свои приключения, а в это время пан Сладек, наконец-то добравшийся до места, опускает ручки тележки и открывает дверь мастерской, выражая привычное недоверие бродягам (те, однако, достаточно боязливы, чтобы осмелиться обокрасть его.) Серое лицо пана Сладека покрыто потом; он раскладывает в лавке свои принадлежности и инструменты. На его остром носу видна сеть фиолетовых прожилок. За плечами у него тяжелый день. Он закрывает мастерскую и входит в дверь, расположенную с другой стороны мастерской, медленно поднимается по лестнице, ступая сразу через две ступеньки. Вот он дошел до окрашенной в кричащий желтый цвет двери. Из кухни вырывается запах жареного мяса. Сегодня будет шницель. Пан Сладек вспоминает об этом и улыбается. Он заходит в кухню и целует пани Сладек так, как это делает всегда. Она улыбается. Ниже по переулку Цвергенгассе, который уже погружается в темноту, бродяги и нищие, словно вороны, слетающиеся в свое гнездо, возвращаются в свои логовища, таща кислое вино и сухой хлеб. Недалеко отсюда студенты-гуманитарии и студенты физико-математического факультета сходятся в драке, испуская непонятные воинственные крики, выслеживая друг друга из-за углов и в нишах лавочек, размахивая украденными у противников флагами, фуражками и шарфами, прибивая их к стенам пивных — своих штаб-квартир. Пивная Вилли на улице Моргенштрассе и пивная Леопольда в переулке Грюнегассе — наиболее почитаемые гуманитариями и технарями заведения. Около пивной Леопольда находится кабаре «Жюиф Амораль» («Безнравственный еврей»), которое целиком занимают приверженцы «нового искусства», молодые русские и немцы, высказывающие необычные мысли и отстаивающие любопытные точки зрения.

Александре нравится «Жюиф Амораль», с некоторыми посетителями которого я был знаком. Мы появляемся около девяти часов, чтобы послушать негритянский оркестр. Во время нашего последнего посещения его игра очень понравилась Александре. Она слишком броско оделась и накрасилась для кабаре такого рода, но этого никто не замечает, так она хороша собой. Толстый как бочка, с неухоженной бородой, одетый в крестьянскую блузу и сабо хозяин кабаре — Кулачарски — гладит страусовые перья на ромбовидной шляпке, которую она надела, и произносит по-русски какую-то чепуху, которая, видимо, нравится ей, хотя она и не поняла ни слова. В кабаре главенствует некий Розенблюм. Он поводит туда-сюда своей козлиной бородкой, наблюдая за посетителями, и заглядывает в загадочно и лихорадочно сверкающие, возможно, под воздействием наркотиков, глаза. Стены кабаре покрыты яркими, нарисованными основными цветами, рисунками. Фрески грубые, написанные в странной манере. Творцом их был один испанец, которого сюда забросила судьба. Александра соглашается выпить стакан абсента, который по-прежнему остается напитком представителей богемы от Санкт-Петербурга до Парижа. Потея в куртке из плотной ткани и в охотничьих брюках, местный художник Уормен беседует с нами о своем телескопе. Он мечтает бросить живопись, чтобы посвятить себя астрономии. «Наука — вот где теперь настоящее поле деятельности для художника». Александра смеется, но не потому, что она понимает его, а потому, что она находит его привлекательным. Посетители кабаре толпятся вокруг нас. Александре нравится привлекать внимание авангардистов. А через несколько улиц отсюда, уже за пределами Майренбурга, в старой казарме праздные солдаты играют в карты и тайком опорожняют бутылки с вином, нарушая этим устав, в тот момент, когда отворачиваются благосклонные сержанты. В верхних этажах здания лейтенанты и капитаны бурно обсуждают новый закон о военной доктрине, которая, если она будет осуществлена, означает, что Вельденштайн станет еще сильнее.

Весь мир вооружается. Если мы хотим сохранить свою свободу, мы должны поступать так же. На карту поставлена судьба Европы, не будем забывать об этом. Нас окружают три империи, и тот факт, что они не решаются столкнуться между собой, чтобы захватить нас, — единственный гарант нашей безопасности. Вспомните слова Бисмарка: «Вельденштайн — это самая соблазнительная невеста, которую когда-либо обхаживали нации-мужчины: приданое этой девственницы — это ключ к господству на всем континенте. Тот, кто возьмет ее в жены, завладеет всем миром. Принц полагает, что секрет нашей безопасности в нейтралитете. Но мы должны быть готовы к защите от внутреннего врага. Здесь есть такие, кто намерен отдать девственницу тому, кто предложит больше». Так говорит капитан Томас Владорофф, мой дальний родственник. У Владороффа бледное лицо, обманчиво несерьезный и безобидный вид, который свойствен его семье. «Мы должны остерегаться агентов-провокаторов, которые затесались в наши ряды. Граф Хольцхаммер имеет множество сторонников как вне, так и внутри армии». Такой пыл вызывает улыбку у его товарищей. Он расстегивает воротник мундира. Кто-то замечает, что, мол, в Вельденштайне никогда не будет гражданской войны. «Мы слишком рассудительны и чересчур дорожим своим спокойствием». Александра не любит моего кузена. Он бессердечный, уверяет она, и больше интересуется машинами, чем своими ближними. Наговорившись, он уходит из кафе и направляется на улицу Регенштрассе, чтобы встретиться со своей любовницей, вдовой офицера, убитого около двадцати лет тому назад во время войны с Францией. Ее зовут Катерина фон Эльфенберг; ей было семнадцать лет, когда она потеряла мужа. Ее вторым любовником был барон, опытный игрок на бирже, который своими советами помогал богатеть моему кузену. Сегодня вечером будет небольшой прием. Я приглашен, но не могу повести туда Александру. Я опасаюсь, что она может встретить там кого-нибудь из членов своей семьи. Потребовалось щедро наградить кое-кого из слуг, чтобы они сообщали всем, что она уехала, и тайком передавали все необходимые сведения к нам в отель, чтобы она могла отвечать на них и таким образом делать вид, что находится дома. Родители регулярно пишут ей из Рима, а она обязана, в свою очередь, сообщать им новости о родственниках, друзьях, погоде. Она должна рассказывать о своих выходах в свет, посещении в сопровождении близких друзей музеев и наиболее респектабельных чайных салонов. Предполагалось, что на следующий год она отправится в Швейцарию, чтобы завершить свое образование, однако на самом деле, как говорит она мне, она рассчитывает поехать со мной в Берлин. Оттуда мы мечтали отправиться в Париж, Марсель или в Марокко, потому что она еще не достигла совершеннолетия.