Дом на кладбище - [3]

Сохранила ли «лицо» возлюбленного Мэри, мы не знаем, но сам Бронте лицо сохранил. Довольно скоро утешился, тем более что его ожидало продвижение по службе: сперва место викария в Веллингтоне, деревне побольше, где он пробыл меньше года, до конца 1809-го, а затем — в Дьюсбери, промышленном городке неподалеку от Бредфорда. Так Патрик Бронте попал в Йоркшир — как выяснилось, навсегда.

Временная дистанция между Мэри Бердер и Марией Брэнуэлл, между свадьбой несостоявшейся и состоявшейся, составляет всего-то три года. Однако в жизни начинающего пастыря эти три года изменили многое.

В Дьюсбери, где в декабре 1809 года Патрик приступил к своим обязанностям младшего приходского священника, работы у него прибавилось: эпидемия тифа, да еще неурожайный год, да еще безработица, а с ней депрессия — число самоубийств растет, иной раз молодому викарию приходилось отпевать до десяти покойников в день.

Немало времени уходило и на преподавание древних языков в двух местных школах — воскресной (она в первый год пребывания Бронте в Дьюсбери еще только строилась, и приходилось присматривать и за строительством тоже) и в миссионерском обществе (Church Missionary Society). Учащихся миссионерской школы наставляли на путь истинный, а самых добросовестных и набожных отправляли в Индию приобщать нехристей к слову божьему.

Память о себе Патрик оставил в этих учебных заведениях самую лучшую.

«Требовал безоговорочного подчинения, — вспоминал один из его учеников, — вместе с тем был очень добр, отзывчив, и мы все его любили».

Любил и Патрик своих учеников, однако, с детства человек нелюдимый, погруженный в себя, с людьми он сходился плохо, предпочитал одиночество. Как и в Кембридже, много читал, в основном богословские труды, а также популярные нравоучительные издания, из тех, что раздают в церкви, вроде «Кормила спасения» или «Прямого пути к погибели», богоспасаемых книг, с которыми мисс Кэти и Хитклиф («Грозовой перевал») поступали, вспомним, не очень бережно. Читал и совершал многочасовые прогулки по берегу Калдера, полагая, и не без оснований, что «разумный человек должен довольствоваться тем обществом, которое являет он сам»⁴. В городе его узнавали издалека: густая копна рыжих волос, широкий, решительный шаг, в руке толстая сучковатая палка с тяжелым набалдашником, которую он называл «посохом пилигрима» — чувства юмора этот суровый, нелюдимый пастор лишен не был. «Серьезный малый, сразу видно, — отозвался как-то о нем один из прихожан, — но какой-то чудной, пожалуй».

Чудной, но набожный, мужественный и честный. Легкомыслием молодости — об этом мы знаем еще по Кемибриджу — не отличался, был консервативен, папства не терпел, торизм будет прививать своим детям с детства, многочисленные обязанности протестантского пастыря почитал своим долгом, был при этом противником всяческого угнетения. И проповедником слыл отличным: когда Шарлотте понадобится в «Джейн Эйр» описать «энергию и суровую ревностность» проповедей Сент-Джона Риверса в мортонской церкви, она, надо полагать, вспомнит, как проповедовал с амвона ее отец:

«Начал он спокойно — более того, тон и звучание его голоса оставались неизменными до конца, — однако строго обуздываемый жар веры скоро дал о себе знать в выразительности интонаций, во внутренней мощи его слов, оставаясь при этом подавляемой, сжатой, управляемой»⁵.

В то же время Патрику ничего не стоило развести дерущихся, призвать к порядку лезущего в драку пьяницу, вступиться за несправедливо наказанного. Однажды он, защищая облыжно обвиненного в дезертирстве солдата, дошел до самого лорда Пальмерстона, будущего министра иностранных дел; переписка викария с сановником сохранилась.

Был замечен и получил место священника в приходе, куда входили сразу две окрестные деревни — Хортсхэд и Клифтон. Проповеди своей пастве он читал в старинной, словно спрятанной от ветра в горах, церкви Святого Петра с приземистой квадратной норманской башней; находилась церковь на выселках, в двух милях от Хорстхэда — опять же прогулка.

В Хортсхэде Патрика впервые в жизни посетило поэтическое вдохновение: он сочиняет длинную (265 строк) душещипательную нравоучительную поэму «Мысли зимним вечером», которая вышла в 1810 году анонимно (негоже священнику сочинять стишки) и в которой автор описывает страдания бедных землепашцев, рассказывает, пуская горькую поэтическую слезу, безрадостную историю невинной девушки, соблазненной, покинутой и пошедшей по рукам, — сюжет не слишком оригинальный. Незавидная судьба девушки уподобляется в поэме столь же незавидной судьбе борящегося с бурным морем корабля — тонут и девушка, и корабль, первая — в переносном, второй — в буквальном смысле слова. Имеется в «Мыслях» — куда без него — и патриотический, духоподъемный мотив:

Британии не нанести урон —

Навек будь прочен славный трон!

И, напоследок, предостережение: если что и способно сокрушить «славный трон», то лишь наши собственные грехи:

Грешишь — поникнешь царственной главой,

Не бросишь вызов, не пойдешь на бой! —

предупреждает поэт «Владычицу островов» — какие только метонимии не приходят начинающему поэту в голову.