Дом на кладбище - [18]

Три сестры вновь воссоединяются в пасторате, «школьный проект» не задается и на этот раз.

Перед отъездом в Лондон Брэнуэлл посылает в Академию искусств вопросы: «Где и кому должен я показать свои рисунки? В какое время? В августе и сентябре это возможно?» И, не удосужившись дождаться ответа (ему невдомек, что летом Академия закрыта), отправляется в Лондон, откуда, впрочем, очень быстро возвращается. То ли убедившись, что его работы слишком еще не совершенны и предстоит шлифовать мастерство. То ли потому, что он растратил на выпивку и развлечения деньги, которые дал ему отец. И то сказать: молодость, ветреность, да и в столицу Брэнуэлл попал впервые, — искушение велико. Есть, правда, мнение, что Брэнуэлл вообще в Лондон не поехал — Уильям Робинсон, художник из Лидса, у которого младший Бронте одно время брал уроки живописи, его отговорил. Как бы то ни было, планы завоевать Лондон так и остались планами.

«Сердце в одно и то же время такое гордое и такое нежное, характер женственный, но тем не менее неукротимый, который всегда склоняется то к слабости, то к мужеству, то к мягкости, то к стойкости…»⁹

Описывая себя в юности, Руссо очень точно описал Брэнуэлла, его решительный, взрывной и в то же время «женственный» нрав.

По возвращении из Лондона (если он все же в столице побывал) Брэнуэлл продолжает бомбардировать письмами «Блэквудз» — безрезультатно. И, вслед за старшей сестрой, пишет живому классику — но не Роберту Саути, а Уильяму Вордсворту. И это письмо с вложенными в конверт образчиками литературных достижений начинающего поэта и прозаика осталось без ответа. И это притом, что Брэнуэлл, в отличие от сестры, в самых пылких выражениях излил классику душу и воздал ему должное:

«Потребность в чтении у меня такая же, как в питье и еде… Писать для меня — то же, что говорить, то же, что думать и чувствовать… Я решился написать тому, кто внес неоценимый вклад как в теорию, так и в практику поэзии, и вклад этот столь велик, что останется в памяти потомков и через тысячу лет…»

Вордсворт не счел нужным Брэнуэллу отвечать, однако в частном разговоре отозвался о послании младшего Бронте не слишком вежливо:

«Отвратительное письмо… В нем грубая лесть в мой адрес и потоки брани в адрес других поэтов».

Брэнуэлл, как и Шарлотта, вынужден продолжать писать в стол. И безуспешно искать свое место в жизни. Он переезжает в Бредфорд, снимает студию, продолжает заниматься живописью, но вскоре убеждается, что зарабатывать этим на жизнь не сможет: и мастерства не хватает, и рынок переполнен. Сделав это открытие, начинает пить, курить опиум, делать долги.

Жизнь Шарлотты после ухода из школы тоже «идет не по розам». В мае 1839 года она решает идти в гувернантки, устраивается в богатую семью Сиджвиков в Лотерсдейле, всего в десяти милях от Ховорта. Жизнь «в людях», однако, не складывается: дети, семилетняя девочка и четырехлетний мальчик, ее не слушаются, миссис Сиджвик, олицетворение «подавляющего высокомерия и обескураживающей чопорности»¹⁰, с ней не считается, обращается как со служанкой, когда же однажды за обедом воспитанник Шарлотты начинает к ней ластиться, говорит, как он любит мисс Бронте, мать резко его одергивает: «Любить гувернантку, мой дорогой?! Что это ты выдумал?» В середине июля, не проработав у Сиджвиков и трех месяцев, Шарлотта возвращается домой.

Не доставляет ей особой радости и то, что к ней сватаются женихи, сразу двое. Тот и другой молоды, тот и другой священники, тот и другой объявляют, что это любовь с первого взгляда и что их намерения самые серьезные, к тому и к другому Шарлотта совершенно равнодушна. В связи с предложением первого жениха, брата, кстати сказать, Эллен Насси, Шарлотта пишет подруге:

«Я задала себе два вопроса. Первый: люблю ли я Генри Насси так, как должна любить женщина своего мужа? И второй: тот ли я человек, который может принести ему счастье? И на оба вопроса я, по совести, ответила отрицательно… Не могу же я целыми днями сидеть перед мужем с суровым лицом — меня бы разобрал смех, я бы начала шутить и говорить что ни попадя».

У младших сестер профессиональная жизнь тоже не задается. Осенью 1838 года двадцатилетняя Эмили, вслед за Шарлоттой, идет преподавать. В школе в Ло-Хилл на окраине Галифакса ей куда тяжелее, чем Шарлотте в Роу-Хэд: трудиться приходится с шести утра до одиннадцати вечера с получасовым перерывом. О стихах и Гондоле надо забыть. В письме Эллен Насси Шарлотта называет такую работу «рабством», пишет подруге, что боится, что сестра не выдержит и на этот раз. И оказалась права: не проработав и полугода, в марте 1839-го Эмили тоже возвращается домой. И пишет стихотворение, по своей ностальгической тональности в точности, почти слово в слово, совпадающее со стихами Шарлотты «Мы в детстве свили паутину»:

The house is old, the trees are bare

And moonless bends the misty dome

But what on earth is half so dear —

So longed for as the hearth of home?¹¹

Идет служить гувернанткой и девятнадцатилетняя Энн, это ее первая работа. Как и героиня ее первого романа Агнес Грей, она преисполнена самых лучезарных надежд: