Дом на городской окраине - [45]

На кладбище священник святой водой кропит гроб и произносит латинские слова молитвы: «Lux aeterna luceat ei» (И вечный свет да светит им), — тянет он нараспев елейным церковным баритоном. Собравшиеся вполголоса вторят ему: — Отче наш…

«Небось, побормочет немного, — завистливо ропщет полицейский, — и выкладывай ему полсотни! Вот заколачивает!» — Он склонился над могилой и бросил на гроб пригоршню земли. При этом он прикидывал, какова глубина ямы. «Два мужика три дня копали, — подумал он негодующе, — я бы за полдня управился. Ах Боже, что я могу сделать, на каждом шагу обман…»

3

Участники похорон разошлись, а полицейский с отцом и зятем отправились в пивную «На уголке». Они уселись за стол, покрытый красной клетчатой скатертью. Полицейский заказал три кружки пива, решив сегодня шикануть.

Отец запрокинул кружку, затем отер ладонью пену с усов и вздохнул: — Бедная мать… Она уже там…

— Да-а-а, — протяжно произнес зять.

— Что поделаешь, — рассудительно заметил сын, — мы уже ничего не исправим. — Он заказал себе еще кружку пива, так как в горле у него пересохло. И тут же третью, четвертую. Слегка захмелев, он принялся разглагольствовать.

— Если хотите знать, — начал он, — я могу мигом вас заарестовать. Обоих. Прямо тут.

— Это как же? — оторопел отец. — Мы же ни в чем не виноваты.

— Ого! — воскликнул зять.

— Не бойтесь, не арестую, — успокоил их полицейский. — Это я так, к слову.

— Ещё не хватало, — усмехнулся старик, — кто по правде живёт, того зачем арестовывать!

— Много вы понимаете, батя, — презрительно сказал полицейский. — Да вы ничего в этом не смыслите. Вы даже не представляете, кто такой полицейский. Полицейский, голубчики, — похвалялся он, — как скажет, так и будет.

Старик с сомнением качал головой.

— Стало быть, — начал он, — ты подойдешь ко мне и скажешь: «Следуйте за мной, потому как вы убили Алоиза». Но ведь это неправда, я не убивал. Ты что же, все равно меня загребешь? И меня вздернут, поверят тебе на слово?

— А то как же, коли дело дойдет до этого, — воскликнул сын и ударил кулаком по столу. — Надену на вас наручники и айда в участок. Подведу к стойке и возьму под козырек: «Пан комиссар, разрешите доложить! Этого человека я задержал на месте преступления — убийство с целью ограбления!» «А, — скажет пан комиссар, — хорошенькое дело! За решетку его!» Вы и рта не успеете раскрыть, как окажетесь в кутузке! Без всяких яких.

Полицейский поднял кружку, посмотрел на свет и большими глотками опорожнил.

— Я, батя, — продолжал он, поставив кружку на стол, — знаю разные приемчики. У нас своя тактика. «Ты это сделал?» — «Нет. Что вы». — «Ах, нет?» — хрясь его по морде. И опять спрашиваем. «Что вы, нет» — «Ах, нет?» — хрясь по морде. И снова, и снова спрашиваем. «Да, я». Вот то-то. А вы что, раньше этого не могли сказать? Вон сколько провозились с вами!

— Э, да где вам это понять…

— Ну, нет… — ворчал отец, — окосел ты, вот и несёшь Бог знает что. Смешно слушать. Что ты шишка, я знаю, но чтобы такая уж шишка, когда все дозволено, это навряд. Над тобой есть еще другие начальники. Самоуправство не позволено даже полицейским. Будет тебе болтать, ступай домой! Что перед людьми-то позориться…

— Спокойно, — бормотал полицейский, — сперва ещё на посошок выпью. Я могу себе это позволить. У меня денег больше, чем у вас обоих. Я домовладелец, а вы голь перекатная. Вы мне, батя, ни шиша не дали. Малолеткой выгнали на мороз, — мол, зарабатывай себе на жизнь сам! Я построил себе самый красивый дом в округе. Всех переплюнул. Нынешних съемщиков вытурю, заведу новых, которые будут больше меня уважать. Что мне балконы, главное — мир в доме. Этот портняжка паршивый проклянет тот день, когда он забрал себе в голову отгрохать дом с балконом. Кто норовит меня ущучить, тому несдобровать. О, я живоглот, каких мало…

Он грохнул кулаком по столу: — А этот Сыровы пусть убирается сей же момент, сей же момент! Такого я не намерен больше терпеть, расхозяйничался, за квартиру не платит. Выгоню взашей…

— Коротышка, шибзик, — хмуро прогудел зять, который не мог простить чиновнику его неприметный рост, — подаренного костюма из-за этого не надеть!

— А когда я тебе говорил, что он шибзик, — воскликнул полицейский, — ты перечил. Что мне, костюм что ли был нужен? Я это только ради того, чтобы мир был в семье, чтоб не говорили, будто мы живем, как кошка с собакой. Ну так как? Я получу этот костюм?

— Ну, нет, — сказал сухопарый.

— Но ведь ты ж все равно не можешь его носить. Или думаешь, он растянется?

— Растянется — не растянется, — стоял на своем сухопарый, — однако ж и я могу иметь хорошую вещь…

— Добро. Я тебя насквозь вижу. Глупо ты все это замыслил. Слизываешь все с меня, хочешь со мной сравняться. Стоило мне обзавестись козой, как ты спроворил две, чтоб нос мне утереть. Ан, обе подохли, ни коз, ни ума — тю-тю… Все вы такие…

Он побагровел, глаза его налились кровью. Старик ткнул зятя в бок, и они оба выскользнули из распивочной.

4

Уже по дороге домой полицейский протрезвел при мысли об истраченной в пивнушке сумме. Увидев сидящих перед его калиткой женщин с детьми, он громовым голосом крикнул: — Всем разойтись! Нечего здесь торчать. Занимайтесь своим делом!