Дом на Дворцовой - [41]

– Не стоило тратить восемь лет жизни, для того, чтобы теперь «мучать» такой прекрасный инструмент. Посмотри – он даже звучать отказывается от такого безобразия, которое ты на нём устраиваешь. Ещё и молодого человека учишь своей стилячей иностранщине. Придут его родители и сдадут тебя в милицию, как за мелкое хулиганство. Софа, позвони в комиссионку. Пусть они таки увезут его отсюда, а он будет играть на сковородках своё тра-ля-ля и бум-бу-бум! А я на свободное место своего брата Моню пожить приглашу! Всё – я молчу! – Чудесные это были люди.

Утром в субботу Аня чувствовала себя плохо, потому что запаса в квартире не держала. А с вечера «прикончила» всё что было. Надо было идти на улицу и чего-нибудь купить. Да хоть пива, чтобы жить дальше. Совершенно неожиданно она обнаружила, что в комнате не одна. Свернувшись калачиком на маленькой оттоманке мирно спал её племянник.

«Интересно, он сам приехал или это я его из садика забрала? Проснётся – надо будет у него спросить. Когда я напиться-то успела? Ох, как мне плохо. Пойду борща подогрею, если жиды всё сожрать не успели» – беззлобный бытовой антисемитизм созрел в ней давно на почве пьянства и порождаемого им злобой на всё, что в мире существует благополучно, процветает и создаёт, а потом пользуется плодами созданного. В её коммунальной квартире проживали две вполне приличные еврейские семьи. Об одной вы уже знаете, а вторая состояла из бездетной пожилой пары. Точнее, дети были, но они давно выросли. Состоялись и разъехались в разные стороны. Оба, Аркадий Львович и Циля Марковна, были пенсионерами и совершенно безобидными непьющими людьми. Им было непонятно, зачем так много пить, если потом сильно болит голова и не хочется жить? Зачем покупать водку на последние деньги, а потом одалживаться у соседей до зарплаты, чтобы не умереть с голоду? Циля Марковна до пенсии работала учительницей в школе и учила пятиклассников русскому языку. Поэтому была требовательна к людям, не делая отличия – взрослый он человек или ещё ребёнок. Пьющего человека Циля Марковна ассоциировала с непослушным двоечником. Точно так же, как она делала это в школе, в разговоре с Анной Михайловной она изображала строгое лицо и говорила требовательно и назидательно:

– Анна Михайловна, вы почему опять оставили дверь холодильника открытой? Мало того, что прокис ваш суп, так и наша с Аркадием Львовичем сметана прокисла тоже. И кто будет это нам теперь компенсировать? Не просите меня больше пять рублей до зарплаты. Мы с Аркашей вам больше давать не будем. Потому что вы всё равно их пропьёте. А потом перестанете закрывать дверь не только в холодильнике, но и вообще… В том числе и в туалете. Я вам по секрету скажу, что вы на унитазе – ещё то зрелище!..

После подобных высказываний соседки у Анны от обиды в крови начинали бродить дрожжи антисемитизма. С годами память портилась. Она забывала, что делала или, наоборот, не делала перед тем, как напилась. Питалась она просто: понедельник, вторник, среда – суп! Четверг, пятница, суббота – борщ! Воскресенье – разгрузочный день по причине, что деньги закончились вообще! Если в четверг она забывала или «не успевала» наварить кастрюлю жидкой еды, то уж в пятницу или субботу эту кастрюлю обязательно должны были сожрать её соседи жиды, иначе было не понятно: «Куда опять делся борщ?» Они же, жиды, нажигали слишком много света в коридоре и специально не закрывали форточку на кухне, чтобы выморозить квартиру. Как видите, основания не любить евреев у неё были серьёзные…

Тем временем проснулся Володя, и выяснилось, что вчера именно она забрала его из детского сада и привезла к себе. Теперь его надо было накормить завтраком. Так что всё равно надо идти на улицу. Она решила проверить наличие денег, открыла кошелёк и сразу поняла, почему так сильно болит голова. Денег в кошельке не было! Объяснить их отсутствие присутствием в квартире евреев? Нет! Как-то сомнительно! Вряд ли Циля Марковна проникла ночью в её комнату, открыв дверь отмычкой. Да и Софья Борисовна, как бы это выразить… Значит… Ну, да! – Вон пустая бутылка Московской под столом валяется.

«Интересно, а я им вчера погром устраивала?.. Наверное, устраивала. Чего гадать – надо действовать! Начну с Софии. Она не злопамятная, только сначала зубы почищу и причешусь немного», – Анна вышла в коридор на рекогносцировку с целью раздобыть немного денег.

Денег соседи дали, но немного. Впрочем:

«На бутылочку Жигулёвского хватит! На десяток яиц по восемь рублей хватит! На половинку круглого – тоже хватит. И даже на сто грамм докторской хватит. Тогда я бегу!.. Я побежала…».

Мысли дрожали так же, как и руки, сжимавшие двадцать пять рублей. Вернувшись из коридора в комнату, она пообещала племяннику конфетку и со словами:

– Я скоро! Ты пока одевайся, зубы почисти и садись за стол, – выскочила на лестничную площадку. И по ней вниз на набережную Канала Грибоедова.

Марина долго не догадывалась, насколько серьёзно была влюблена в зелёную рептилию крёстная её маленького сына. Иначе никогда бы его к ней не отпустила. Но когда Володя уже не в первый раз вернулся домой на автобусе один, она задумала навести ревизию. Для этого она выбрала время и поехала на Канал Грибоедова, где жила Анна. Звонок в квартиру раздался в самый разгар боевых действий. Анна в очередной раз пыталась выяснить, зачем представители богом избранного народа съели её кастрюлю супа, который она предположительно вчера сварила и оставила на плите. Увлечённая битвой, она не услышала звонка, поэтому дверь открыла соседка. Наша – из русских. Из кухни слышалось: