Дом на берегу лагуны - [2]

«Любовь – единственное средство против насилия, – сказал мне однажды Кинтин. – В семье Мендисабаль творились ужасные вещи, о которых мне нелегко забыть».

И тогда мы заключили договор. Мы внимательно обдумаем причины, порождавшие насилие в каждой из наших семей, и таким образом в своей совместной жизни постараемся избежать ошибок предков. В оставшиеся дни того лета мы с Кинтином провели много часов на софе в доме на улице Зари, держась за руки и шепотом рассказывая друг другу ужасные истории про наши семьи, пока бдительная Баби не начинала сновать туда-сюда по коридорам дома, принимаясь за свои повседневные дела.

Много лет спустя, когда мы уже жили в доме на берегу лагуны, я стала записывать некоторые из этих историй Моим первоначальным намерением было вплести воспоминания Кинтина в историю моей собственной семьи, однако в результате получилось нечто совсем иное.

Часть первая Первоосновы

1. Источник Буэнавентуры

Когда Буэнавентура Мендисабаль появился на Острове, он смастерил себе на берегу лагуны Аламарес, на заброшенном участке земли, поросшем бурьяном, дощатую хижину с цинковой крышей и вознамерился там жить. Неподалеку был родник, из которого окрестные жители брали питьевую воду. Кто-то когда-то сделал для него каменное обрамление, и был человек, который заботился о его чистоте, поскольку родник считался общественной собственностью. Со временем, однако, люди перестали ходить к источнику, поскольку к Аламаресу протянули трубы городского водопровода. Хранитель источника, старик, больной артритом, хоть и жил рядом, совсем запустил его, и вскоре густые заросли высоченных сорняков окончательно его поглотили.

В полукилометре от того места начинались красавцы дома Аламареса, одного из самых элегантных пригородов Сан-Хуана. Аламарес занимал узкую полоску земли, которую из конца в конец пересекала авенида Понсе-де-Леон, и было у нее, как тогда говорили, два облика. Один, парадный и оживленный, был обращен на север, к Атлантическому океану и прекрасному пляжу с белым песком; другой, поскромнее и поспокойнее, смотрел на юг, на лагуну Аламарес, и пляжа там не было. Вблизи лагуны авенида граничила с бескрайними зарослями сорняка, глядя на которые было ясно, что в пределах видимости находится только их начало. Вот в этом-то укромном уголке, где лагуна погибала от бурьяна, и построил, появившись в Пуэрто-Рико, свою хижину Буэнавентура Мендисабаль.

В те времена на авениде Понсе-де-Леон с обеих сторон росли королевские пальмы. Дорога начиналась в Пуэнте-дель-Агуа, шла через квартал Дос-Эрманос, доходила до лагуны Аламарес и затем терялась у подножия синих гор в центральной части Острова. По ней в обоих направлениях двигались как открытые повозки, запряженные лошадьми, так и «штуцы», «паккарды» и «бентли», хозяева которых, похожие в черных автомобильных очках на филинов, внимательно наблюдавших за развитием цивилизации, вежливо приветствовали друг друга, сидя под широкими тентами из белого хлопка.

По вечерам няни с младенцами предпочитали прогуливаться именно там, по дорожке, которая шла вдоль авениды, невзирая на то что игривый ветер с Атлантики то и дело раздувал им чепцы и передники из органди. Чуть дальше океан яростно нападал на купальщиков, что отважно плавали, стараясь держать голову над водой. Но, когда в сумерках няньки возвращались домой по дороге, окаймлявшей лагуну, запах гниения, исходивший от низины, заросшей сорняком, внушал беспокойство. Они утверждали, что в час, когда солнце клонится к закату, они слышат, будто на болоте кто-то стонет, и что похоже это не то на стон умирающего, не то на плач новорожденного, и клялись, будто видели, как ближние заросли начинают таинственно светиться. По этой причине после наступления сумерек мало кто отваживался навещать полускрытую бурьяном хижину Буэнавентуры на краю лагуны.

Эти заросли представляли собой странное место, там произрастали самые экзотические образцы ботаники как водного, так и сухопутного происхождения. Среди буйной растительности обитали все известные науке виды птиц. Белые цапли водились там сотнями, и по вечерам верхушки зарослей казались сплошь покрытыми снегом. Частенько в поисках безопасного места для ночевки пролетали пеликаны, а иногда на самой высокой ветке можно было даже увидеть попугая гуарагуао с тигровыми глазами. Однако это была также и водная стихия с разбросанными на много миль вокруг узкими полосками и островками сухой земли. В лабиринте водорослей, под замшелыми обломками веток, плодилось множество ракообразных, моллюсков и рыб.

Место было малопригодно для навигации, несмотря на то что его из конца в конец пересекали многочисленные проливы. Если кому-то случалось заблудиться в чаще, выбраться было не просто. По самым широким проливам можно было в конце концов добраться до лагуны Приливов, названной так испанцами несколько веков назад. В XIX веке на берегах лагуны расположилось предприятие по перегонке рома, сентраль «Золотой мед», он сливал в лагуну зловонный осадок, превративший ее в болото. Сентраль вынужден был закрыться в начале XX века, но вода оставалась загаженной. Туда же впадали многие городские стоки; более экономично было сбрасывать сточные воды именно здесь, а не тянуть трубы до пляжей с белым песком, где уже начинали появляться туристы. На берегах лагуны Приливов вовсю разрасталось предместье Лас-Минас, одно из самых невзрачных мест города. Почти вся прислуга, работавшая в элегантных домах Аламареса, селилась в этих местах, нередко пробираясь к своим жилищам по лабиринту зарослей в резиновых ботах.