Я поднял голову и увидел, что у стены стоит доктор и смотрит на меня.
— Это конец, — сказал я. — Роджер умер, освободился. Все кончено.
Доктор взял меня под руку и провел через весь дом в библиотеку. Мы сели на диван у окна, выходившего на море, и он произнес:
— Расскажите мне все как было.
— Разве вы не знаете?
Увидев его в лаборатории, я в первый момент подумал, что он подвергся эксперименту вместе со мной, но потом сообразил, что это невозможно.
— Я был с вами там, возле Граттена, — сказал он, — затем мы вместе поднялись на холм, а потом я следовал за вами на машине. Вы на минуту остановились в поле, над Тайуордретом, недалеко от того места, где две дороги сходились в одну, затем мы пересекли деревню, двинулись по направлению к Полмиару и прибыли сюда. Вы шли вполне нормально, только, пожалуй, быстрее, чем если бы просто гуляли. Потом вы резко свернули вправо, через рощицу, и я поехал прямо сюда. Я знал, что найду вас в подвале.
Я поднялся с дивана и взял с книжной полки один из томов «Британники».
— Что вы ищете? — спросил он.
— Год Черной смерти, — ответил я, перелистывая страницы. — Вот, 1348 год. Тринадцать лет после смерти Изольды.
Я поставил книгу на место.
— Бубонная чума, — заметил он. — Она и в наши дни встречается на Востоке, несколько случаев было зарегистрировано во Вьетнаме.
— Правда? — сказал я. — Я видел, что она натворила в Тайуордрете шестьсот лет тому назад.
Я подошел к дивану и взял трость.
— Вам, должно быть, интересно, как я смог совершить это последнее путешествие, — сказал я. — Вот ответ.
Я отвинтил набалдашник и показал ему стопку. Доктор взял ее, повертел в руках, убедился, что она совершенно пуста.
— Вы меня извините, — сказал я, — но когда я увидел вас там, возле Граттена, я понял, что у меня нет выбора. Это был мой последний шанс. И я ни о чем не жалею, потому что теперь со всем этим действительно покончено. Никаких соблазнов. У меня не возникнет больше желания возвращаться в тот, другой, мир. Я вам сказал уже, что Роджер освободился, и я вместе с ним.
Он не ответил. Он продолжал разглядывать пустую стопку.
— А теперь, — сказал я, — перед тем, как мы позвоним в Дублин и спросим, там ли Вита, не могли бы вы мне сказать, что еще было в заключении Джона Уиллиса?
Он взял трость, вернул стопку на место, завинтил набалдашник и протянул ее мне.
— Я его сжег, подпалил зажигалкой, когда вы стояли на коленях в подвале и читали молитву по усопшим. Момент мне показался самым подходящим, и я предпочел уничтожить это заключение, не хранить в своей картотеке.
— Это не ответ на мой вопрос, — заметил я.
— Другого вы не получите, — возразил он.
В холле начал трезвонить телефон. Я подумал, в который уже раз он вот так надрывается за сегодняшний день.
— Наверно, Вита, — сказал я. — Пожалуй, мне опять пора становиться на колени! Сказать ей, что меня случайно заперли в мужской уборной и что завтра я прилечу к ней?
— Будет разумнее, — медленно проговорил доктор, — если вы скажете, что надеетесь присоединиться к ней позже, быть может, через несколько недель.
Я нахмурил брови.
— Но это абсурд. Меня здесь больше ничто не держит. Я же сказал вам: все кончено, я свободен.
Он не ответил. Он просто сидел и пристально смотрел на меня.
Телефон продолжал трезвонить, и я пересек комнату, чтобы ответить, но когда я взял трубку, случилось нечто совершенно непредвиденное: я не мог удержать ее: мои пальцы и ладони одеревенели и не слушались. Трубка выскользнула из онемевшей руки и с грохотом упала на пол.
