Дом на Арбате - [51]

– Что вы говорите?! – всплеснула она руками. – А я думала, на Арбате уже не ходят агенты, ведь он стал пешеходной улицей, и правительственная трасса теперь проходит по Новому Арбату – по нему ездят в Кремль. А оказывается, всё равно на Старом Арбате продолжают ходить агенты!

– Уже второй год ходят, – добавила я. – Может быть, и раньше ходили, но не в такой заметной форме. Ребята высокие, крепкие, с военной выправкой. Ходят, всё высматривают, всё берут на заметку.

– Так что ничего не изменилось, – покачала головой Александра Андреевна. – Я помню, как мама Лёли Певзнер из 8-й квартиры наверху при встрече в подъезде шёпотом мне говорила: «За нашей квартирой следят». И скоро её действительно арестовали. Она была доктором, а тогда как раз начались гонения на врачей. Это было уже после войны.

– Но её, наверное, потом выпустили, после смерти Сталина? – спросила я.

– Нет, не выпустили. Она не вернулась. Её дочь Лёля продолжала жить здесь одна. Она очень хотела выйти замуж, но только на пенсии сошлась с Зозулевичем.

– Я помню и Елену Певзнер, и Зозулевича, её мужа. В их коммуналке жила ещё семья Моревых – муж, жена и два сына, все они пили по-чёрному, Певзнер с Зозулевичем боялись выходить из своей комнаты, когда они напивались. И две комнаты, которые они занимали, были такие обшарпанные, с обвалившимся потолком. Они очень надеялись, что им дадут отдельную квартиру, чтобы хоть на старости лет пожить по-человечески. Интересно, когда расселяли наш дом, они что-то получили? – спросила я.

– Зозулевич к тому времени уже умер, а Лёле дали отдельную квартиру в Староконюшенном переулке, но очень неудобную, она немного в ней пожила и вскоре умерла. Она не хотела далеко уезжать. Нам с Григорием Васильевичем тоже дали смотровой ордер на двухкомнатную квартиру в Капотне, мы ездили её смотреть. Григорий Васильевич был не против, чтобы переехать, а мне там совсем не понравилось. Я сказала женщине из управы, что никуда не поеду, умру на Арбате, и нас оставили в покое. Потом Григорий Васильевич умер. Когда предложили выкупить квартиру, появилась Ирочка, и она взяла всё на себя, она ходила в управу, наверное, что-то заплатила им, и ей разрешили выкупить.

– Для этого не надо было ничего платить, по закону те, кто живут в отселённой квартире, имеют право первоочередного выкупа освободившихся комнат, – заметила я. – Но, кроме вас, в квартире был прописан ещё сын Олега Паничева. Он, наверное, тоже претендовал на освободившуюся площадь?

– Ещё как претендовал! Он даже пытался меня газом травить. Но всё равно мне как ветерану войны дали преимущество, и он вот так пытался от меня избавиться. Не знаю, как потом Ира этот вопрос решила, но он выписался отсюда.

– Наверное, она выкупила у него его комнату, – сказала я.

– Да, наверное, выкупила. Ира потом и от курдов избавилась, которых привёл в квартиру участковый после смерти слепой Ольги. Курды платили участковому и жили в квартире, их был целый табор. Они и не думали уезжать. Но Ирочка их два раза предупредила, а на третий сменила замки. Вот тогда они забегали. Но ничего – погрузили свой скарб в машину и уехали. Конечно, без Ирочки я бы с ними не справилась. Они занимали всю квартиру, я боялась нос высунуть на кухню. Думала: ну когда же всё это закончится? Нет, Бог мне всё-таки помогает. Я всегда чувствовала его помощь. Вот и вы мне крестик подарили, спасибо вам.

Мы ещё немного поговорили, и я ушла. На прощание Александра Андреевна просила не бросать её, почаще звонить и навещать. Но лучше это делать, когда Ирочки нет дома, чтобы её не злить.

28 ноября 2014 года, пятница.

Вчера мне позвонил Степан Нарбеевич, директор медицинского центра для беременных, который находится на одной площадке с моей квартирой, и поинтересовался, не мешает ли мне реклама филиала музея эротики, который открылся напротив нашего дома. К световой рекламе несколько дней назад добавилась и звуковая реклама по громкоговорителю.

– Очень надоедливая реклама, и голос противный. Я уже несколько раз звонила и просила их, чтобы они хотя бы ночью её отключали. Сейчас они вроде бы немного притихли, и в 23 часа её отключают.

– Так это я ходил к участковому, и он заставил их сделать свою рекламу немного тише, – возопил Степан Нарбеевич. – Но это же невозможно слушать целый день! От неё просто можно сойти с ума! Я подсчитал: каждую минуту 4 раза повторяют одну и ту же дурацкую фразу «Дом вверх дном, дом великана, сад бабочек, контактный зоопарк, приходите к нам, будет весело!» Я собираюсь написать жалобу в управу, вы подпишете? – спросил он.

Разумеется, я согласилась. И заодно позвонила Людмиле Алексеевне Трайгель, но она посоветовала писать жалобу не в управу, а муниципальным депутатам, а те, дескать, сами разберутся, кому её направить. Конечно, Трайгель – это громоотвод главы управы, вот она и направляет всех к депутатам, чтоб не беспокоили её непосредственного начальника.

Посмотрела Закон «О рекламе», однако ничего утешительного там не обнаружила. Для того чтобы рекламироваться, достаточно разрешения собственника здания, в котором находится фирма. А о звуковой рекламе там вообще нет ни слова. То есть опять «Закон о тишине», а он фактически санкционирует любой шум с 7 до 23 часов, а после 23-х тоже можно, только на полтона тише.