Дом, куда мужчинам вход воспрещен - [30]

Он встает, вынимает простыни из-под гладильного валка, продолжает работать, не прерывая разговора. Интересно, думает Симона, кто научил его так складывать простыни? Не она.

– А как же тогда все эти фильмы про любовь, на которые ты меня водила в детстве и говорила: «Смотри, милый, как это прекрасно»? – Он снова садится. – Сколько уже времени ты там живешь?

– Десять лет.

– Десять лет мне вход воспрещен, как парии.

Это правда, думает Симона. У меня лучший в мире сын, а я даже не могу пригласить его к себе домой. Это уж чересчур. Королева могла бы сделать для него исключение! Хотя откуда ей знать, у нее-то нет детей. Может быть, мне стоит переехать?

– В квартале судачат, – продолжает он. – Это так и будет продолжаться?

– Я устала от этого спора, Диего.

– Любовь мужчины кое-что тебе дала. Вот он я!

– В моей жизни много замечательных мужчин. Первый из них зовется Диего. Есть еще Фернан, твой дед, достойнейший человек, мои друзья…

Диего перебивает ее:

– Почему же тогда ты поставила крест?

– Я не поставила крест на мужчинах. Я просто не хочу больше получать от них плюхи.

Две клиентки оборачиваются на нее.

– «Каждый стережет своих коров, и волк не страшен».

– Запершись в доме? «Каза…» как его там…

– «Каза Челестина».

– В заложницах у двинутой Королевы.

– Мы свободны. Мы добровольные квартиросъемщицы. И не небоскреб же это, просто небольшой дом. Пять женщин, одна из которых вовсе не поставила крест на мужчинах. В планетарном масштабе это ничтожное меньшинство, не эпидемия же.

Заинтересовавшиеся клиентки подходят ближе.

– Улей без самцов! Так бы и опрыскал его инсектицидом!

– Пара – не единственная модель. По-разному можно быть счастливыми.

Клиентки смотрят на свое белье, которое крутится в барабанах на программе деликатной стирки, а уши так и навострили, слушая Симону.

– Хочешь, я расскажу тебе про дом мужчин, куда запрещен вход женщинам?

– Этого, мой мальчик, не может быть. Никогда не поверю.

Две клиентки согласно кивают, не сводя глаз со своих трусов и бюстгальтеров.

Нет сегодня нежности между Диего и Симоной. Нет того нежданного счастья, заливающего ее щеки румянцем удовольствия, когда ее большой мальчик вдруг обнимает ее сзади и говорит: «Приласкать тебя, мамочка?»

– Я желаю тебе большой и прекрасной любви, сын. Если Лора тебе действительно нравится, не раскачивайся слишком долго. А то ведь «разборчивая невеста старой девой останется».

– В пословицах ты всегда была чемпионкой. А сама-то так замуж и не вышла.

– Мне никто не предлагал.

– А ведь мужчин-то хватает. Ладно, мне надо работать. Я еще должен сложить двенадцать пар простыней и сто двадцать пять полотенец для соседнего ресторана.

Симона выходит, шагает по улице. При мысли о ста двадцати пяти полотенцах для ресторана ей хочется пригласить сына на пиццу «четыре сыра» вдвоем. Без стопок белья и без дома между ними. Она возвращается назад, толкает дверь:

– Я приглашаю тебя поужинать сегодня вечером.

23

Он расхаживает взад-вперед: придет ли она? Его страшит этот переход от переписки к реальной жизни, когда девушка, надо понимать, ждет, чтобы он взял инициативу на себя. Если надо быть мужчиной и распускать хвост, пусть подаст явственный знак, чтобы у него хватило духу. О чем он будет с ней говорить? Он надеется, что у нее красивый голос. А то у последней был голосок Лягушонка Кермита[64]. Надо было ему надеть бежевый свитер, тот, что он никак не решится выбросить. Он чувствовал бы себя комфортнее, чем в этом костюме, в котором ходит на работу. Но он не успел зайти домой переодеться: не хотел заставлять ее ждать. Она опаздывает. Может, и вообще не придет. Он решает дать ей еще пять минут и тут видит вдали беличью головку с наушниками в ушах и ноги в красных босоножках на высоченных каблучищах.

Жюльетта вышла на две станции раньше. Если пройтись, слушая свой «душевный» плейлист, глядишь, и успокоится. Нет. Холодный пот. Перед рестораном «Senza Nome» мужчина поглядывает на часы. Антрацитово-серый костюм, белая рубашка, начищенные до блеска «вестоны».

Это, наверно, он, он ведь писал, что коллекционирует английскую обувь. Что-то не похож на фотографию, которую мне прислал. Выше ростом. Держится очень прямо. Вид уверенный. Должно быть, ему не привыкать. Что делать? Подойти? Не подходить?

Крепко сжав шоколадный батончик в кармане, Жюльетта уже собирается повернуть назад.

– Я жду «Принцессу-Недотрогу». Это случайно не вы?

Жюльетта чувствует, что краснеет.

– Нет… то есть да… вообще-то меня зовут Жюльетта.

Я прохожу кастинг на главную роль и не получила текста.

– Значит, «Принцесса-Недотрога» – это не вы?

– Ники меня раздражают, это мой друг Макс придумал.

Зачем я говорю о Максе?

– Вы правы, меня зовут Робер.

Я так и думала, ты не похож на Зузу.

– Вы легко меня нашли?

– Ошиблась пересадкой, я вообще рассеянная.

Уу! Врушка.

– Но вы все же пришли.

– Это Макс настоял.

Боже, до чего я бестактна!

– Спасибо Максу, – кивает Робер, спрашивая себя, что же это за Макс такой, в каждой бочке затычка. – Мне было любопытно узнать, кто скрывается за этим изящным слогом: «Узнавать друг друга постепенно, шаг за шагом, штришок за штришком, как пишется картина, как проявляется фотография». Это, надеюсь, не Макс писал?