Дом коммуны - [30]

— Когда ж прихожу домой, как в райком партии!

Брызнул смех, и хотя секретарь и цыкнул, чтобы не забывали, где находятся, — не подействовало: ведь не секрет, что участники собрания не любят ходить в райком партии даже изредка. А здесь — каждый день.

Светлый отделался выговором. Но после того собрания домой зашел всего один раз — чтобы забрать вещи. Ключи оставил соседям.

Заглянула Тамара Баритонова, заместитель редактора, посмотрела на стопку рукописей, что лежала перед стилистом, осталась довольна: строчат, не сидят сложа руки, так что можно жить и завтра, и послезавтра. Хватит материалов на несколько номеров. А там еще ТАСС подкинет, БЕЛТа, АПН. Газета — молотилка, ей только подавай, перетрет, перемелет и спрессует все факты и новости, отчеты и криминальную хронику в подшивку, а Дубовец и Светлый, взяв по стопке, затянут свою любимую песню, из которой и знали, наверное, всего две строки: «На пыльных страницах... районных газет останутся наши следы...» Областная сбивает ритм. Поэтому хорошо будет и «районных». Это же в песне так, не в жизни.

А Данилов, ощущая приятную усталость в теле и легкий туман в голове, будет сидеть напротив в кафе, восхищаться певцами и серой пеленой сумерек на улице Ленина, миганием огненных брызг, и думать о том, что и они, как ни крути-верти, — нужные люди. Ведь они нужны читателям, которые живут и в этом красивом и уютном городе, и в самых отдаленных уголках области. Там ждут и читают газету. И вовсе незачем им, читателям, знать, что не заладилась у Зосимовича и Светлого семейная жизнь, а после работы, когда на город надвигается вечер, они любят посидеть в этом вот обычным кафе, где не всегда подметен пол и блестит стол, на который не поставишь локти — соскользнут.

И Данилову хорошо с ними. Иногда он вспоминает односельчанина деда Стефана, соседа и родственника, который сам не выписывал областную газету, а приходил каждый вечер к ним в хату, надвигал на свой нос, похожий после ранения на картофелину, круглые, с желтыми от времени стеклышками, очки и читал вслух газету... И все, окружив деда Стефана, слушали.

Тогда было мало телевизоров. Зато было много газет. С ними, с газетами, — чрезвычайно уютно и хорошо — как у аккуратной хозяйки в светлой, чисто прибранной избе. Газеты приносили в каждый дом такую же светлую радость.

И разве Данилов мог представить, что будет когда-то и сам работать в областной газете, которую так любил читать дед Стефан. Жаль, что его не стало. А то бы не поверил, засомневался. Нацепил бы на нос свои выпуклые старенькие очки, посмотрел бы сперва на газету, потом — на Данилова, словно сверяя его с ней, нахмурился бы и покрутил лысой головой. Но вероятно, все же порадовался бы:

— А кто тебя учил козье молоко пить, антихрист этакий! А ты сперва упрямился, неслух!.. Кем бы вырос, если бы не дед Стефан!.. Или не так говорю?..

Раздел 12. Глушец

Таких хозяйств, как это, вблизи города несколько. Здесь кормился свининой и говядиной обком партии. Это плохо или нет — сказать трудно, ведь человеку всегда надо есть, чтобы работать. Обкомовцы, возможно, много ели, однако же, согласитесь, и трудились они не меньше, с утра до позднего вечера. Не надо бросать в их огород камень, тем более, что тогда, как и теперь, многие ели более сытно, но палец о палец не ударяли без выгоды для себя.

Глушец. Может, когда-нибудь, давным-давно, когда на Полесье мстил полякам дед Талаш, здесь также была несусветная глушь, люди и звери вязли в болоте, и на болоте привычно и знакомо скрипели коростели и стрекотали сойки. Сегодня — иначе. Болота отошли в небытие, дороги заасфальтированы, дома, в которых живут сельчане, радуют глаз белым кирпичом и голубыми ставнями. Почти возле каждого двора стоит легковой автомобиль. Или на просторном, также заасфальтированном, как правило, дворе. Да и сами гаражи городским не уступят.

Научились и здесь, в Глушце, жить люди. И слава Богу.

В тот день хоронили бывшего председателя колхоза Михаила Калистратовича Плотникова. Гроб с его телом люди несли над головами, с улицы на улицу, не спешили, как и положено во время траурной процессии. Жил человек — и нет. Нет? Как это — нет?!..

О Плотникове так не скажешь. Людям тяжело поверить, что его не будет рядом с ними.

Среди тех, кто шел за гробом, был и Павел Минеров. Он появился в Глушце недавно, с полгода назад, и люди ему сразу не позавидовали: после мудрого Плотникова, понимали, вряд ли кто сможет так умело управлять колхозом. Вряд ли. Хотя Минеров и был первым секретарем райкома партии. Плотников, возможно, и не смог бы управлять всем районом, как тот, а вот сможет ли после всего района управлять одним колхозом Минеров?

Многие, конечно же, идущие за гробом, вспоминали, каким человеком был умерший. А каким? Болел за каждый стебелек, что колосился на колхозном поле, был порой грубоват с людьми, жестковат, но быстро отходил, мог извиниться. Иной раз не сдерживался, пускал в ход свой большой, словно пудовый, кулак: еще раз увижу, что напился на работе, убью, мать твою так!.. Его и осуждали за это, и хвалили. Одновременно. Но уже когда нужда прижмет, за помощью обратишься, —тут уж не ошибались: не откажет, хоть сперва и подергает, лекцию прочтет, что где-то набедокурил, не послушался и вообще обманул председателя и колхоз, а когда надо — похвалит, припомнит что-то хорошее, если имеется за тем человеком что-то заслуживающее добрых слов. Однако поможет в любом случае! И люди старались отвечать ему тем же. Потому и богател колхоз, что работали здесь хорошо и не бежали в город, хоть город тот — вон, рядом, трубы некоторых заводов торчат на горизонте, будто очиненные разноцветные карандаши.