Дом, где взрываются сердца - [23]

Элла все сидела с ногами в низком, покрытом вельветовой тканью кресле. Квартира была двухкомнатная. И все в ней было сглажено, плавно, мягко — что округлая мебель, что толстый ковер на полу, что пружинящие обои на стенах. Здесь было спокойно, уютно.

Валдаев уселся в кресле напротив нее, поставил бокал на низкий столик на колесах. На нем уже стояло два хрустальных бокала. Слабый свет лампы в углу комнаты играл в гранях бокалов.

— Открывай, — улыбнулась приветливо Элла.

Не то чтобы он был спецом по открыванию бутылок шампанского, но кое-какие навыки, начальное образование в этом вопросе имел. Например, знал, что бутылку надо держать под углом сорок пять градусов, тогда газ вырывается не так яростно. Главное, аккуратно, зажав пробку, скрутить железную оплетку, сорвать фольгу. А потом тихо так, придерживая, чуть-чуть вращая, вытаскивать пробку. Придерживать надо, потому что она рвется наружу снарядом. Надо осторожно выпустить газ. А если не получится и пробка сама вырвется из горлышка, ее тут же нужно с силой вернуть обратно, чтобы не дать хлынуть на брюки или на ковер пенной жидкости… Уф, кажется, получилось.

Горлышко задымилось. В меру элегантным жестом Валдаев начал разливать шампанское по бокалам. Пена вскипала моментально, так что пришлось доливать напиток тонкой струйкой, чтобы наполнить бокал.

— Прекрасно, — сказал он, взяв бокал в руку и посмотрев на свет. Что-то завораживающее было в созерцании пузырьков, которые, будто раздумывая, стоит или не стоит, вдруг отрывались от стенок бокала и устремлялись вверх. К своей погибели.

— За что пьем? — спросила Элла.

— Как в «Бриллиантовой руке» — за наше случайное знакомство?

— Нет, так не пойдет. Шампанское в такой вечер нужно пить за что-то серьезное… Например, за накал чувств. Художник где-то прав. Страсть и чувства — они склеивают черепки, тот мусор, который составляет нашу жизнь.

— Хорошо, — кивнул Валдаев. — Пьем за чувства.

— Но не за страдания. Страдания тянут вниз, в ад.

— За любовь.

— За любовь…

Звякнули бокалы. Валдаев выпил. Прижмурился.

Почувствовал, как алкоголь подействовал. Притом достаточно быстро. Все будто отдалилось, покрылось стеклом. Стало как-то хорошо. И тревоги отступили.

— Тебе понравилась выставка? — спросила Элла.

— Мне трудно судить, — Валдаев замялся. — В ней есть какая-то сила. Не отнимешь.

— Какие картины понравились?

— Гигант, который просыпается, поднимается и отряхивает с себя город… Действительно, мы никто. Игрушки. И порой кажется, что двигает нами не случай или даже не какой-то мощный сверхразум. А ребенок, который забавляется, тасуя игрушки.

— Ты серьезно? — Элла пристально посмотрела на него.

— Не знаю… Иногда приходят странные мысли.

— Странных мыслей нет. Все мысли имеют право на существование.

Она прикрыла глаза. Он потянулся к ней через стол и положил руку на округлое колено. Съежился, представив, что сейчас получит с размаху по этой руке.

По руке он не получил. Она не отстранилась. Лишь произнесла:

— Давай выключим свет.

— Ты стесняешься?

— Нет. Но темнота владеет тайной.

В спальной была широкая кровать. Возникла мысль — кто ее еще ласкал здесь. Возникла и улетела, вспугнутой птицей. Сейчас не до этого.

Губы к губам. Его руки поползли по ее плечам. Коснулись груди. Элла вздрогнула и прижалась к нему. Задышала чаще.

— Я сейчас, — он нервно стал расстегивать рубашку.

— Не волнуйся, дорогой. Не волнуйся, мальчик мой.

Его немного покоробило «мальчик». Даже не вульгарностью, а каким-то обидным несоответствием. Он не был мальчиком. Он давно лыс, и жизнь уже подваливает к точке, когда покатится вниз. Но и это не имело значения. Сейчас вообще ничто не имело значения.

Сначала упала к ногам ее одежда — сейчас не до того, чтобы складывать ее. Потом — его.

Они повалились на постель. Они приникли друг к другу.

— Дорогой, — голос ее сорвался…

В памяти Валдаева та ночь осталась фрагментами. Не мог связать воедино подробностей. Да они были и не важны. Главное — была всепоглощающая страсть. Валдаеву ни с кем не было так хорошо, как с Эллой. Он не ожидал, что способен так потерять голову.

Впрочем, и ее реакция поражала. Она была заряжена энергией, как ядерный реактор. Была не-утомима и захватывала волной этой страсти и его. Это перешло грани физической близости. Это было какое-то безумие. И в этом безумии, дойдя до края, Валдаев понял, что такое счастье.

Сколько они занимались любовью? Часов в комнате не было. И слава богу. Валдаев получил возможность хоть на эту ночь освободиться от бесцеремонной власти скачущих цифр и движущихся стрелок. Ему казалось, что ночь будет бесконечна. Как-то он читал запавший в душу фантастический рассказ о том, как человеку дали часы, которые позволяли сделать понравившуюся минуту его жизни вечностью. И человек так и не решился до могилы выбрать такую минуту. Валдаев много раз думал, что сам никогда не смог бы выбрать такой момент. Но эту ночь он продлил бы на века.

Но время не обманешь. Оно брало свое. И, наконец, они отпали друг от друга.

— Это было прекрасно, — прошептала она.

— Не было в моей жизни ничего подобного, — искренне признался он.

Она молчала несколько минут, глядя в темный потолок.