Дом Эрейбу - [6]

Рот старца походил на резаную рану, самая добродушная улыбка на таком лице выглядела бы жутковатой гримасой.

На нем была простая черная туника, ноги, показавшиеся Пиррасу странным образом деформированными, обуты в матерчатые сандалии. Присмотревшись к этим ногам, варвар ощутил меж лопаток знакомый зуд любопытства – и поднял взгляд на хмурое лицо.

– Добро пожаловать в мое скромное жилище. – Уродливые тонкие губы разомкнулись, но голос оказался неожиданно мягким и ласковым, гость это счел противоестественным. – Я бы с удовольствием предложил еды и вина, да боюсь, пища, что я ем, и вино, которое пью, не придутся тебе по вкусу. – Гимиль-ишби негромко засмеялся, сделав рукой неопределенный жест.

– Я прибыл сюда не для того, чтобы есть или пить, – отчеканил аргайв. – Я хочу купить чары против демона.

– Купить чары?

Аргайв опорожнил над каменным столом мешочек с золотыми монетами, они матово засияли в полумраке подземного зала.

Раздавшийся в ответ смех Гимиля-ишби напоминал шуршание скользкого змеиного тела в сухой мертвой траве.

– На что мне этот желтый прах? Решил сражаться с демонами, а сам принес мне в уплату пыль, какую носит ветер.

– Пыль? – Пиррас непонимающе нахмурился.

Гимиль-ишби опустил руку на сверкающую горку и снова засмеялся. Где-то в ночи, вторя ему, заухала сова. Отшельник поднял руку – под нею оказалась лишь кучка желтой пыли. Внезапно сверху, с лестницы, потянуло сквозняком, пыль взмыла и закружилась над столом – мгновение в воздухе стоял столб искрящихся блесток. Пиррас выругался; золотая пыль осела на его доспехах, сверкала в каждом звене кольчуги.

– Пыль, какую носит ветер, – вполголоса повторил старец. – Присядь, Пиррас из Ниппура, и давай побеседуем.

Пиррас окинул взглядом помещение. Вдоль стен лежали целые груды глиняных табличек, поверх них – навалом – свитки папируса. Он уселся на каменную скамью напротив жреца-отступника, сдвинув перевязь с мечом так, чтобы эфес был под рукой.

– Далеко же ты ушел от колыбели своей расы, – заговорил Гимиль-ишби. – Ты первый и единственный из златовласых северян, ступивший в долы Ниппура.

– Я побывал во многих странах, – сказал аргайв, – но пусть стервятники выклюют мне глаза и растащат кости, если я видел хоть одну такую безумную страну, как эта, страдающая от переизбытка богов и демонов.

Его взгляд опустился и замер, очарованный руками Гимиля-ишби, – то были изящные, длинные, тонкие, белые и вместе с тем сильные руки юноши. Что-то грозное было в несоответствии этих рук и глаз всему остальному.

– У каждого города свои боги и свои жрецы, – сказал Гимиль-ишби, – которым могут верить лишь очень глупые люди. Жрецы самовольно возвысили мелких духов до ранга вершителей человеческих судеб, тогда как на самом деле за “изначальным” триединством Эйи, Ану и Энлиля скрываются куда более древние и могучие боги, забытые и не почитаемые людским племенем. Так уж устроен человек – всегда отрицает то, чего не может увидеть или потрогать. Жрецы Эреду, поклоняющиеся Эйе и свету... разве не столь же слепы они, как священники в Ниппуре, что служат Энлилю, которого ошибочно считают богом Тьмы и первоосновой всего сущего. А он – лишь идол, божок маленькой и жалкой тьмы, которую придумали для себя люди, но не той Настоящей Тьмы, что больше любых понятий и представлений, превыше всех божеств. Я мельком узрел истину, будучи жрецом Энлиля, и эти болваны изгнали меня. Ха! Вот бы удивились они, узнав, сколько их прихожан приползает ко мне под покровом ночи, как ты сейчас...

– Старик, я не ползаю ни перед кем! – вмиг ощетинился аргайв. – Я приехал купить твои услуги. Назови свою цену или будь проклят!

– Ну-ну, не надо гневаться, – ухмыльнулся жрец. – Расскажи лучше, что тебя ко мне привело.

– Если ты и впрямь такой мудрец и прозорливец, то сам должен все знать, – проворчал Пиррас, слегка успокоившись. Взор его затуманился, когда память отправилась назад по собственным следам. – Какой-то колдун или служитель могущественного бога наложил на меня проклятие, – заговорил он. – Все началось сразу по моем триумфальном возвращении из Урука... Конь мой то и дело начинал бесноваться и шарахаться от чего-то не видимого никому, кроме его самого. Потом пошли сны, ночь от ночи все страшнее, пока не превратились в сущие кошмары. Во тьме моих покоев тихо хлопали крылья и крадучись ступали ноги. Вчера на пиру меня пыталась заколоть женщина, в мгновение ока превратившаяся в безумную фурию; по дороге домой кинулась под ноги гадюка, и откуда только взялась... Ночью в мою спальню проникла Лилиту – если верить наложнице – и дразнила ужасным смехом...

– Лилиту? – В глазах чернокнижника мелькнули искорки понимания, на лице, более всего смахивающем на обтянутый сухой кожей череп мумии, заиграла жуткая ухмылка. – Да, воин, тебя поистине решили спровадить в Дом Эрейбу. Против нее и ее дружка Ардата Лили меч твой бессилен, все навыки бойца ничего не значат. В сумраке полуночи ее зубы отыщут твое горло, смех сожжет твои уши, а горячие поцелуи иссушат тело, будешь как мертвый лист, гонимый знойным ветром пустыни. Твоим уделом станут безумие и тление, и очень скоро ты очутишься в Доме Эрейбу, из которого нет возврата.