Дом для Демиурга - [59]

Алви поднимался и кланялся, потом подходил к трону и вставал на одно колено через каждый шаг, потом на коленях поднимался по пяти ступенькам — было жутко неудобно, настолько неудобно, что даже не стыдно и не противно, скорее смешно. Граф Къела представлял, как свалится с этих ступеней задницей вперед, потеряет парик и выронит шляпу — вот тогда толстяк лопнет от негодования, и окажется, что внутри у него сплошное сало, как у свиньи по осени. Но ступени были предусмотрительно накрыты ковром.

Над ухом у Алви жужжал уже откланявшийся свое помощник церемониймейстера, и его трудами представление "нашего младшего брата из Собраны", как изволил выразиться император, прошло вполне успешно. После отползания — с поклонами через каждый шаг спиной вперед — от трона, Алви еще пару часов шарахался по зале в окружении графа Шарче и его приятелей, чиновников из военного министерства, а потом настал тот час, ради которого граф Къела и ползал по дворцу на коленях. Его и Дарира позвали к императору, который к тому моменту уже удалился из залы. Алви уже почти ничего не соображал и еле стоял на ногах.

Небольшая комната с камином была сплошь завешана яркими коврами, ковры были и на полу, и на стенах, на потолок Алви смотреть не решился, побоялся уронить парик.

Здесь ему разрешили сесть в кресло напротив того, в котором расположился император — "мы знаем, что наши младшие братья из Собраны непривычны к дворцовым церемониям", — налили кубок вина (кислющего и жидкого), милостиво позволили отдохнуть, и начали беседовать. Граф Шарче торчал за креслами. Ему было временно пожаловано право наливать вино императору и гостю. То, что любой благородный человек Собраны счел бы за оскорбление — для чего же тогда слуги? — рыжего подлеца привело в несказанный восторг.

Император начал беседу не сразу — сначала пожаловался на старческие недомогания, боль в ногах и прочее. Алви витиевато выражал сочувствие и желал тамерскому императору долголетия, ломал язык, подбирая обороты позаковыристее, рассыпался в любезностях, и, кажется, понравился императору.

— Мы разрешаем вам, младший брат, говорить со мной просто — как со старшим братом.

Алви покосился на графа Шарче, и по лицу того понял, что именно этого ни в коем случае делать и не следует. Рыжий аж покраснел от натуги, пытаясь и сохранить торжественное выражение на лице, и намекнуть гостю на то, как нужно себя вести.

— Мы поможем вам, — изрек император. — Весной, в девятину Святого Окберта, вы получите армию и вернете себе родину.

— Ваше императорское величество, но как я смогу отблагодарить вас за бесконечную щедрость, проявленную в адрес недостойного младшего брата? — спросил Алви.

— Наш младший брат молод и тороплив, — улыбнулись толстые губы. — Мы предпочитаем не делить шкуру неубитого волка. Сначала нужно завалить зверя, а там уж видно будет.

Алви стиснул зубы. Ему предлагали купить ворону в мешке, а не делить шкуру неубитого волка. Получить помощь по неизвестной цене — да что может быть хуже? Но возражать было нельзя, граф Къела прекрасно это понимал. Он принялся благодарить, и после второго кубка вина император наконец-то отпустил его.

Теперь перед глазами раз за разом всплывала улыбка на одутловатом желтом лице. Тамерский кесарь собирался слопать с потрохами и Алви, и север, и походило на то, что он бы не подавился.

Но, Противостоящий побери Тамер, тамерцев и императора со всеми его улыбками, у графа Къела не было иного выбора!..

7. Графство Саур — Собра — окрестности Собры

Следующий ребенок прибыл под утро.

Саннио делил постель с рыжим Борианом. Мальчишка храпел, как молодой кабан. Секретарь провел всю ночь, толкая его то в бок, то в спину. Намыкавшийся горя парень спал, не просыпаясь — и не переставал храпеть. Затих он незадолго до первого света, Саннио только-только заснул, как из соседней комнаты послышался топот, голоса и раскатистый рык Гоэллона.

Секретарь, позабыв накинуть на нижнюю рубаху кафтан или камизолу, ринулся туда. Поперек постели валялось некое юное тело, лицо лежащего было прикрыто темными спутанными волосами. На истоптанном полу алели пятна крови. Герцог с высоты своего роста нависал над низеньким полным человеком, от которого пахло конским потом и страхом.

— Почему меня никто не предупредил, что он едва жив? Почему об этом не написали?

Судя по бессильному отчаянию на лице обоих пререкающихся, вопрос этот задавался уже не в первый раз, и ответ герцога категорически не устраивал, но другого у толстяка не было.

— Не я писал записку, сударь! Не я…

Саннио прошел к постели, как бы ненароком задев плечом герцога и надеясь, что эта небольшая неуклюжесть заставит разъяренного Гоэллона отвлечься от бессмысленного разговора, зашедшего в тупик. То, что лежало на постели, оказалось молодым человеком, лет от силы пятнадцати, долговязым и очень худым. Саннио осторожно откинул волосы с лица юноши и охнул. Лицо представляло собой сплошной сине-черный кровоподтек, и невозможно было различить черты лица. Тело это хрипло дышало, жадно хватая воздух пересохшими губами.

Секретарь бросился на лестницу.

— Воды, да побольше, и ветоши всякой!..