Дом для Демиурга - [58]

Пока он не заснул прямо в кресле у окна, ему мерещилось именно то, что он хотел как можно скорее забыть: огромный дворец, толпы людей у парадной лестницы, кареты, лошади в дорогой сбруе, кучера, безжалостно прогонявшие кнутами с дороги всех простолюдинов, которые мешали каретам подъезжать к парадной лестнице. Уже на лестнице Алви понял, что задыхается. Здесь воняло так же, как и во всем Веркеме, но раз в десять сильнее. Вместо тухлых отбросов пахло немытыми телами, духами, прогорклой пудрой, еще какой-то непонятной дрянью. Липкие запахи — жирные, кислые, горькие — забивали нос, и Алви несколько раз пытался высморкаться в надушенный, но что важнее, чистый, платок. Не помогало. Его собственная одежда была так же обильно полита духами, как и одежда сопровождающих.

Одежда… в ней граф Къела чувствовал себя не то бродячим жогларом, не то кочаном капусты. Придворный костюм Собраны был таким простым и незатейливым, а от повседневного отличался лишь стоимостью тканей. Здесь же его при помощи четырех рабов облачили в шелковые трико, поверх надели короткие круглые штаны-бочки, и Алви моментально оценил, до какой степени название соответствует крою. В таких штанах едва ли можно было хотя бы сесть на сиденье в карете. Рубашка с тугим пышным воротником, жилет, и в довершение мучений — камзол, грудь которого была невесть чем подбита и простегана, короткий и смешной, с непонятной оборкой понизу, едва прикрывавший пояс штанов.

— Это доспех какой-то, — попытался пошутить Алви, когда на него напялили камзол. Рабы юмора не оценили. Надеяться, что его оценит граф Шарче, тоже не приходилось: он вырядился точно так же и, кажется, был исключительно доволен собой.

Бессмысленный плащ, не достававший даже до пояса, тяжелый и жесткий, расшитый по краю мелкими драгоценными камнями и золотой нитью. Парик. Шляпа, которую Алви боялся уронить, но приколоть ее к парику было нельзя: головной убор следовало снять перед тем, как встать на колени, когда император войдет в зал. Право оставаться в шляпе перед лицом императора считалось особой милостью и даровалось лишь немногим; граф Къела жаждал этой милости едва ли не больше, чем военной помощи.

Жесткая ткань, натирающие рукава кафтана, воротник, стиснувший шею удавкой, флакон духов, вылитый на всю эту роскошь, неудобные сапоги без каблука, но зато с длинным носом, набитым тряпками, — одного этого было достаточно, чтобы взвыть и начать обдумывать план побега прямо из конных носилок, но напротив сидел Дарир, разряженный в такие же жогларские тряпки, и гордо улыбался.

— Ваше сиятельство, позвольте сделать вам комплимент. Вы выглядите настоящим тамерским дворянином! — соизволил сообщить другу приятное граф Шарче.

Графу Къела захотелось запихнуть комплимент Дариру в глотку вместе с ненавистным сиятельством, но вместо этого он так же тупо и вежливо улыбнулся.

— Я целиком и полностью обязан своим преображением щедрости и мудрости вашего сиятельства, — ответил он. — Если бы не ваша забота и тонкое знание моды, я не услышал бы этого комплимента.

Должно быть, Алви не до конца овладел придворным стрекотанием кузнечиков, потому что рыжий подлец понял, что на самом деле хотел сказать Алви, а может, просто решил, что в ответе содержится какой-то намек. Он покачал головой — и не побоялся же обрушить конструкцию из высоченного парика и громадной шляпы, на которой, кажется, разместился одновременно цветник и курятник, — и ответил:

— Благородство и изысканность идут рука об руку с успехом, мой дорогой друг…

Собранский гость — точнее, собранский изгнанник и попрошайка — уловил подтекст и заткнулся. На чужой пир в своем наряде не ходят. Только вот казалось, что на чужом пиру ему достанется лишь похмелье.

Дальше было только хуже. Битком набитый расфуфыренными дворянами и дворянками зал… оказалось, что тамерские дамы одеваются под стать мужьям, если не хуже. Каждая держалась так, словно проглотила оглоблю, а случайно задев какую-то красотку в юбке необъятной ширины, Алви обнаружил, что юбка натянута на что-то вроде обода бочки. Женщин было жалко, себя тоже, вот задравшего голову под натиском тесного воротника графа Шарче — не очень. Впрочем, мерзавец старался. Он подсказывал Алви, как к кому обращаться, где кланяться, а где кивать, что говорить и на кого вовсе не обращать внимание.

Гвардеец у входа трижды ударил молотком по золотой пластине, и все присутствующие повалились на колени, сняв шляпы и держа их перед собой. Алви сделал то же самое. Парик слегка покосился и пара буклей закрыла правый глаз.

— Смотрите на Его Императорское Величество! — прошипел сзади граф Шарче.

Алви поднял глаза и обнаружил величество — плюгавого старикашку, толщина которого могла поспорить с ростом и победить, в багряно-золотой мантии, которую несли за ним четыре разряженных мальчика, в огромной, наверное, больше головы, короне. На заплывшем жиром лице выделялся только нос, все остальное тонуло в складках и морщинах. Граф Къела привык почитать старших, но то, что шествовало по залу почтения не вызывало. Только отвращение. До королей Золотой Династии кесарю тамерскому было, как до Предельной южной пустыни пешком.