Дом дервиша - [20]

У Джана дрожат руки, горло пересохло, в носу щиплет, а еще надо по-маленькому. Сердце гулко стучит в грудной клетке, дыхание трепещет где-то в горле, лицо горит от волнения теперь, когда он понимает, что был в опасности. Пока он бежал, это была игра, лучшая из тех, в которые ему доводилось играть. Теперь он задумался о том, что случилось бы, если бы человек, управлявший тем роботом, выследил его, пришел и постучал бы в дверь. Теперь можно бояться. Но Джан гордится; больше, чем когда-либо в жизни, гордится тем, что удалось сбежать от преследователя. Ему хочется поделиться с кем-то. Но ребята в спецшколе слишком тупые, чтобы понять, ну или с ними что-то не так. А родители… Джан понимает, что никогда не сможет вырваться из круга самобичевания матери и молчания отца.

Господин Ферентину. Он выслушает. Он поймет. А обо всем, чего не поймет, догадается, и его догадки всегда верны. Этим он и знаменит, как он говорит Джану. Джан Дурукан подходит к краю балкона, смотрит, как яркое утро врывается в Эскикей, и поднимает руку, чтобы поймать вернувшуюся домой Птицу.

Итак, представьте, что вы респектабельный житель Искендеруна, ранее называвшегося Александриеттой, примерно середины XVIII века нашей эры, подданный султана Османа III. Империя уже не та, что была в зените славы у ворот Вены. Это волшебный час сумерек для дома Османли. Все еще кажется лучезарным, спокойным и неподвижным, и создается впечатление, что все так и будет внутри этой бирюзовой оболочки. Но ночь безжалостно надвигается. Имперский Константинополь может утешаться в великолепных зданиях мечетей, и купален, и императорских гробниц, но Александриетта расположена далеко от Блистательной Порты[33] и острее чувствует ветер с востока и с севера. Она всегда была огромным городом, где жили представители множества рас и конфессий и где торговые пути из Центральной Азии пересекаются с морскими путями из Италии и Атлантики. В здешних караван-сараях вы и сколотили свое состояние. Во цвете лет вы были путешественником, двигались на запад к Марселю и Кадису, на восток к Лахору и Самарканду, на север до Москвы и, как всякий уважающий себя мусульманин, добрались до Мекки на юге, совершив хадж. Теперь вы стары, вы отошли от дел и скрылись в своем тенистом доме, куда прохладный морской бриз приносит новости из всех уголков империи и мира за ее пределами. Прекрасная пора мира и благоденствия подходит к концу. Жена мертва уже пять лет, сыновья управляют всеми делами, а дочери удачно вышли замуж. Все жизненные обязательства выполнены. Пора уходить. Как-то утром вы приказываете слугам принести чашу соснового меда. Вы вкушаете мед серебряной ложкой в тишине комнаты, в которой нет часов. Днем вы снова просите принести чашу меда. И вечером тоже. Только мед, и больше ничего.

На третий день медовой диеты слуги разносят слух об этом за пределы дома. К пятничной молитве об этом знает весь город. К вам приходят друзья, целые толпы, поскольку ваше имя известно в Александриетте в каждом доме, но сначала вы принимаете сыновей и дочерей. Женщины плачут, а мужчины задают вопрос: что подтолкнуло вас на столь эксцентричный поступок? Вы отвечаете: опухоль размером с гранат. Я чувствую ее внутри своего тела и уже много месяцев не могу мочиться без боли. Она меня убьет, и я не могу ее одолеть, но решил организовать свою встречу с Азраилом[34] чуть иначе. К этому моменту слугам приходится пропитывать занавески уксусом, чтобы отгонять от вас мух.

Созывают докторов, получивших образование в Европе. Они выходят из комнаты, которая пахнет теперь вашим медово-сладким потом, и говорят ожидающим ответа сыновьям и зятьям, что ничего не в состоянии сделать: вы поглощены процессом, а процесс идет своим чередом. Даже имам не сможет отговорить вас от того, как вы решили с собой поступить. Это необычное явление, но с длинной и благородной историей. На второй неделе трансформаций вы изъявили желание попробовать экзотический и редкий мед: смеси разных медов и мед из отдельных районов, от медвяной росы, которую производят тли в пихтовых лесах Вогезов и южной Германии, до изысканного меда «Тысяча цветов» из Бордо. На третьей неделе вы изучили мед, который был добыт с риском для жизни: акациевый мед из диких ульев в Африке (у тамошних сборщиков выработался иммунитет к пчелиным укусам, и от них умирает куда меньше народу), мед из бенгальских саундарбанов,[35] где тигры выслеживают охотников за ульями в мангровых зарослях, мед рожковых деревьев с базаров Феса, украденный на Высоком Атласе из легендарных ульев размером с дом. В моменты ясности сознания между промежутками, когда вы плаваете в золотых сладких галлюцинациях, вы понимаете, что стали теперь крупнейшим знатоком меда во всей империи, и можно было бы передать ваши знания миру. Вы нанимаете секретаря, юношу из хорошей семьи с отличным почерком, получившего образование в лоне тариката, чтобы записать весь ваш бред о меде, который слуги теперь капают по ложке на ваш язык. На четвертой неделе вы познаете высшую сладость — разновидности меда из пыльцы одного цветка. Ваши таланты достигли таких высот, что вы по единственной капельке можете сказать, был ли то мед из мирры с Аравийского полуострова, тимьяновый с Кипра, мед из цветов апельсиновых деревьев из Болгарии или же, безошибочно, кедровый мед из Леванта. За пределами империи вы открываете лавандовый мед из Испании с дремотным ароматом и кактусовый мед из Мексики. Два дня вы смакуете и описываете горьковатую, с привкусом мяты, темноту сардинского меда из цветов дикого земляничного дерева. Больше трех дней вы во власти галлюцинаций от рододендронового меда с Гималаев. Ближе к концу вы порой целыми днями потеряны в золотистом свете, который сияет из-за постоянно закрытых ставней; вы бормочете медовые пророчества и сочитесь сладкими видениями, но когда просите секретаря перечитать ваши бессвязные речи, то оказывается, что на странице не написано ни единого слова.