Дом - [50]

Впрочем, переживаниями себя Михалыч понапрасну не мучил, а мучил свой организм пшенной кашей запивая ужин чаем с баранками. Организм настоятельно требовал алкоголя, всеми силами намекая хозяину дрожанием рук, сухостью в горле и ломотой во всем теле. Все намеки Михалыч стоически игнорировал и лег спать. А его супруга Зоя Карповна, легла значительно позже. Она бултыхала тарелками в тазу, терла клеенку на кухонном столе, потом терла белье в детской ванночке, приспособленной под стирку. И уже в наступающей темноте вышла развешивать вещи на веревку, растянутую от крыльца до ствола замшелой яблони. Яблонька, посаженная каких-то сорок лет назад, как-то быстро и внезапно состарилась, кора на ней зашелушилась, ветки стали сохнуть. На стволе внезапно появился и стал разрастаться мох. Но по весне на вершине все еще появлялись цветки, и редкие яблочки по осени если кого и радовали, то только птиц. Поскольку высоты стремянки, чтобы их достать не хватало. Михалыч не раз порывался спилить никчемную яблоньку, но тогда вставал бы вопрос: Куда привязывать бельевую веревку? Значит, нужно было брать где-то трубу большого диаметра, вкапывать в землю, заливать раствором, и вопрос заданный сварливым голосом Карповны, отпадал сам по себе. Нехай стоит! Вот она и стояла, доживая свой век.

Карповна нагнулась к тазу за очередной стиранной вещью, а когда разогнулась, чтобы водрузить её на веревку, то увидела как в наливающемся свинцом вечернем небе летит голая девка. Да не просто так летит, а сидя на метле, бесстыже зажав метлу между ног, и вцепившись в неё обеими руками.

— Свят! Свят! Свят! — громко прошептала Карповна, и перекрестилась внезапно освободившейся от поклажи правой рукой. Девка тем временем сделала разворот по широкой дуге, над садовым участком Карповны, зыркнула на хозяйку светящимися желтым светом глазами, улыбнулась, показывая ровный ряд белых зубов, и умчалась по направлению к городу. За считанные секунды, превратившись в темную точку. И та вскоре пропала.

Карповна стояла с открытым ртом, уставившись взглядом в небо, словно пыталась заманить в него комаров. Но комары, жужжавшие около уха, залетать в пещеру, с редким частоколом зубов, не спешили.

— Отче наш …, - начала шептать Зоя Карповна и сбилась. Нужно в церковь сходить, растеряно подумала она, к отцу Василию. Рассказать, что у нас тут нечистая сила завелась. Пусть поможет. Вот и мост не без её помощи сгорел, зло решила Карповна, неизвестно почему обидевшись на голоногую девку. И хоть в темноте видно было плохо, но хороша была молодая ведьма, чего там юлить.

***

Семен проснулся внезапно, рывком, как это бывает, когда тебя будит не выспавшийся организм, а поднимает на ноги телефонный звонок, внезапный стук в дверь, или несносный будильник. Проснулся и обнаружил, что тискает в своих объятиях подушку-думку, позаимствованную с дивана.

Сон, приснившийся накануне еще не выветрился, и Семен подумал, что бедной думке досталось. Как бы не разродилась она после сегодняшней ночи подушечками для булавок. Кряхтя, он поднялся с пола. Поясница после ночи проведенной на полу упорно сгибаться не хотела. Это ничего, это мы тебя разработаем. Несколько энергичных наклонов, поворотов, приседаний, быстро привели её в норму. И напомнили Пихтову школьные годы, когда он просыпался под зарядку, транслируемую по радио. Бодрые под незамысловатый аккомпанемент команды всегда настраивали на мажорный лад с утра. А может он был просто молод, и жизнь не предвещала ничего плохого. А будущее казалось полно одних сплошных радостей и свершений. Радостных свершений. Вот оно и свершилось…

Дописал картину. А чем заняться теперь? Впрочем, дописал ли? Это еще нужно было решить. Утвердить утренним взглядом. Придирчиво оценить фон, детали, взять лупу, исследовать при её помощи все переходы. Отнестись к картине отстраненно, словно не его она творение, а принесена к нему на оценку учеником худ. училища или коммерсантом, собиравшимся её продать. Но прежде умыться, заварить крепкого чая. Прибраться в доме….Хотя, прибираться тут особо было нечего. Генеральную уборку с мойкой полов и вытирания пыли Семен проводил только пару дней назад. Но все же, нужно было как-то оттянуть этот момент оценки картины. Могло статься, что вчерашняя влюбленность в собственное творение обернется диким разочарованием. Надо признаться, так уже было с ним, когда флер влюбленности спадал с глаз, и он отчетливо видел все огрехи и несовершенство своего произведения. Вот и сейчас Семен, стараясь не показать самому себе этого страха, пошел умываться.

Воду следовало экономить. Но все же…Не зарастать же грязью? Почистив зубы, сполоснув лицо, шею, Пихтов призадумался. Затем скинув рубашку, помылся в тазике до пояса, а за тем и ниже. Использованной водой смыл унитаз. Ощущая, как тело задышало всеми порами сразу, с кружкой горячего чая он вышел на крыльцо, и, прихлебывая мелкими глотками Кенийский черный чай, морщась от горького и обжигающего напитка, смотрел в туман, плотной стеной окружавший дом.

Что-то изменилось. Что-то неуловимо изменилось, думал Семен, вглядываясь в туман. Нет, туман был все тем же инертным, ни горячим, ни холодным, без вкуса и без запаха…Как в том классическом определении электромагнитного поля, которое существует независимо от нас и наших представлений о нем. Оно тоже без цвета и запаха, но как — шваркнет! Так и с туманом. От него не приходило ощущение опасности, он не вызывал беспокойства. Никакие звуки не доносились из этой плотной и почти ощутимой ваты. Если бы Семена попросили охарактеризовать эту субстанцию, то он не задумываясь, сравнил бы её с человеческим равнодушием, которое не в силах преодолеть никакие подвиги и преступления. Вакуум. Только в вакууме нечем дышать. Здесь же, стоя на крыльце, дышалось хорошо и свободного, словно воздух был полон кислорода и живительной влаги раннего летнего утра. Полон, но безвкусен, как из кислородной подушки. Хотя, из кислородной подушки воздух, скорее всего, пахнет прорезиненной тканью.