Дом - [38]

Только вот времени на размышления у полевого агента не оставалось. Хантер вздохнул. Документами он, пожалуй, займется ночью. А сейчас нужно навестить сообщника киллера, который ему сегодня колеса на машине спустил. Что этот тот же самый тип, который пытался попасть в него ночью сырым яйцом, Хантер не сомневался. В свете последующих событий, эта ночная шалость, выглядевшая как мелкое хулиганство, таковой не была. Это была элементарная проверка Хантера, тот ли он за кого его приняли? А он и попался. Нужно было дать яйцу упасть на шляпу, и грязно выругаться как людишки поступают. А таким нестандартным поведением Хантер себя выдал. Ведь как-то неизвестный вычислил Шурави и адвоката? Стоп! Шурави убит газовым ключом, который тоже кинули сверху с большой высоты. Вот тебе и связь!

Хантер помрачнел. С этим мальчишкой киллером, или кто там он на самом деле, нужно безотлагательно разобраться.

***

Как же вкусна и аппетитна картошка, испеченная на углях!

Разумеется, в гастрономическом мире известны гораздо более вкусные продукты питания, считающиеся общепринято вкусными, как то: икра осетровых рыб; мясо различных копченостей; циррозная гусиная печень более известная в качестве паштета фуа-гра; заморские, вернее подземные грибы, трюфеля; или пресловутое блюдо — «ласточкино гнездо». Нет, имеется в виду не изящный одноименный замок на Черноморском побережье, а китайский супчик, который варят из натурального гнезда морского стрижа. Дело в том, что китайская ласточка строит свое гнездо из водорослей, на которых именно в период строительства некоторые рыбы откладывают икру. Икра как природный клей высыхая, эти водоросли и склеивает. Строят ласточки свои гнезда в труднодоступных местах на берегу моря. И отчаянные скалолазы, рискуя своей головой, лишают бедных ласточек их гнездовий, чтобы порадовать богатеев изысканным блюдом. Ну, как говорится, это все происходит там…у них. В мире проклятого капитала.

А творческому человеку, такому как Семен Пихтов, в данный момент доставляла радость и печеная на углях картошка. Когда обжигая и пачкая пальцы в золе, он снимал кожуру, и живой аромат древесного угля и пар горячей картошки щекотали ноздри. А рот в предвкушении наполнялся слюной и торопил хозяина быстрее отведать замечательный вкус. Семен торопливо чуть подсаливал долгожданный корнеплод и отправлял его в рот, давясь сухой и одновременно чуть сыроватой картошкой. Нет, чтобы там и кто бы там, что не говорил, а праздник без сомнения удался! Картина закончена.

Хозяин разомлел и душевно согрелся у пылающего костра. Теперь вот утолил голод и собирался прикорнуть здесь же, у черного зева камина. Он даже подтащил ближе к камину медвежью шкуру, расстеленную у дивана, и, подложив под голову маленькую подушку «думку», забылся блаженным сном.

Сон Пихтову приснился замечательный. Словно он вернулся в свою жизнь на двадцать лет назад, когда он еще не был художником, а был дипломированным и молодым инженером. И все у него еще было впереди. Судьба забросила его по распределению на птицефабрику, где он разбирал сгоревшие от сырости электродвигатели. Потому как подчиненных было днем с огнем не найти, и молодому инженеру было проще самому работу сделать, чем искать на необъятной территории фабрики вечно пьяных электриков.

Лето. Тепло. Солнце пригревает. Ветерок листвой шевелит. И вот сидит Семен молодой и красивый на лавочке у центральной столовой и размышляет как ему поступить…Ведь поразмыслить было о чем. При всей своей молодости, он знал, что произойдет в его жизни завтра и послезавтра, и через двадцать лет. И теперь ему эту жизнь выпал шанс переделать, прожить заново, как он захочет. Не повторяя больше ошибок. Зная наперед, где соломку подстелить. И тут к нему подсаживается старый слесарь и, хлопая его по коленке, улыбаясь, спрашивает:

— О чем задумался детина? Что зазноба не дала?

— Думаю, как жить дальше… — честно сознался Семен.

— А чего тут думать? Пятого числа аванс будет, а двадцатого получка. Хватит тебе и на пиво с раками и на танцы с девками. У начальства голова большая, пусть оно и думает.

— Надумает тут начальство, — заворчал Семен, — Кончится скоро эта лафа. Не будет тебе ни аванса пятого, ни получки двадцать пятого…По полгода зарплату не увидите.

— Паря! Ты чего? Это тебе сон такой приснился что ли?

— А вот и не сон! — вспылил Пихтов, — Развалит Горбачев Союз. И по миру пойдут три фабрики наши. Целыми днями света не будет, а по вечерам будем буржуйки топить, да одеялом батареи укутывать, чтобы не размерзлись!

— Да ты, видать, того…., - старик покрутил пальцем у виска и поднялся с лавочки.

Он еще пару раз обернулся, когда уходил, думая, что Пихтов его не видит. Но Семен боковым зрением видел. Старик по-прежнему улыбался, а в глазах его была жалость…Молодой, здоровый парень, а дурак, — читалось на лице пожилого слесаря.

После разговора со стариком Пихтов вдруг иначе взглянул на свою жизнь и понял, что его судьба неразрывно связана с судьбой страны. И что уйди он сейчас с работы на вольные художественный хлеба и протянет ноги. Потому как искусство никому и никогда особо не нужное, в 90е годы будет ненужно совсем. И вспомнил Семен, как чтобы выжить без денег писал картины отъезжающим в Германию немцам. Их стремительный отъезд больше походил на эвакуацию. Писал портрет одного мальчика, за который с ним рассчитались десятью курицами. Писал пейзаж «Осень» и получил почти новый полушубок. Продал две картины почитательнице его таланта за 100 дойчмарок и смог купит жене сапоги. Но заказов было раз-два и обчелся. Девять картин на заказ за два года. Поэтому на этой вот самой работе, на фабрике он воровал потихоньку яйцо. Десяток в обед, десяток вечером. На проданные барыгам 20 штук яйца можно было купить булку хлеба и пачку импортного маргарина «Рама», или одну бутылку паленой водки. И запил он именно тогда, от безнадежности и отчаяния. И может быть спился бы, и в белой горячке поливал мочой прохожих как Тулуз Лотрек. Но демон противоречия сидел в нем. И он назло всем и всему писал картины ночами при свете керосиновой лампы и свечек, потому, что свет давали вечером только на час. Он писал невиданные пейзажи, он лепил незнакомые лица, понятия не имея как смешивать краски. Учась и совершенствуясь на собственных ошибках, и радуясь малейшему успеху. Открывая для себя то, что давным-давно известно всем художникам по учебникам рисования. Но именно поэтому его Мастер вышел со странным, уродливым, совершенно ассиметричным лицом, так притягивающим взгляд. Именно тогда, читая при свете керосинки «Идиота» Ф.М.Достоевского он и создал свой триптих: «Мышкин», «Рогожин», «Настасья Филиповна». Именно тогда, посмотрев на его работы, председатель Союза художников Толчин В.И. признал в нем талант и дал добро на выставку.