Дом боли - [28]

Раздался звонок, сигнализирующий продолжение занятий, но ни один пациент не стронулся с места. Напротив, они сдвинулись еще теснее, еще внимательней, еще устойчивей, так что если бы сейчас Алеша попробовал выбраться из образованного ими крошечного ринга, ему вряд ли бы это удалось.

– Если хочешь знать, мне действительно очень нравился Самсон, а

Ленке – Егор, – выложила Елена 2-я, – но потом, это было уже в восьмом классе, я начала свои встречи с другим парнем, тем самым

Сладких, который так часто плакал в армии и чуть не бросился под танк, узнав, что я отдалась другому, и мы остались просто друзьями, и Самсону осталось только дежурить ночами под моими окнами да избивать моих очередных кавалеров до самого поступления в училище.

Только после этого я познакомилась с тобой.

– Мы перед тобой не виноваты! – воскликнула Елена 1-я, упала на колени и, несмотря на многолюдье, обхватила колени Алеши с такой неистовой силой, что высвободить их оказалось невозможным.

– И хотя Самсон уже не раз предлагал мне выйти за него на любых, самых унизительных условиях, потому что никогда и никого не любил с самого детского сада, а Егор предлагал то же самое Ленке, целовались мы всего один раз, причем я даже не разжимала зубов и не запускала свой язык в его рот, – призналась Елена 2-я, – а Ленка всего один раз, при всех, спала на одном диване с Егором, которому кое-как удалось уговорить ее снять лифчик, но не трусики, мы сами это слышали. Можешь спросить у кого угодно!

– Так чего же вам надо? – еще раз спросил Алеша. В груди его разливалась какая-то чернота, поднимающаяся все выше и выше, до самых глаз. Лучше бы его сейчас заставили переписывать Учение, кололи иглой или терзали щипцами.

– Он прав, он совершенно прав! – мужественно признал Антип (или как его там), а его товарищ уточнил:

– Ведь они нам почти как младшие родные сестренки!

Пациентов, задерживающих продолжение лекции, начали помаленьку загонять в помещение.

– Что выставились? Никогда, что ли, не видели семейных отношений?

– покрикивал Вениамин.

Он подталкивал ненормальных, брал наиболее инертных за руку и подводил к самой двери, но едва отпущенные, пациенты как-то незаметно, стихийно, как вода течет вниз, стекались к исходному месту.

– Просто мы думали, что ты уже умер! – выкрикнула наконец Елена

2-я само собой разумеющееся.

– Хотя я никогда, слышишь, никогда не верила этому и не поверила бы никогда, если бы не эта злосчастная повестка, – навзрыд пробормотала Елена 1-я.

– И ни за что, слышишь, ни за что не отдалась бы Егору, – уточнила Елена 2-я. – А я бы никогда не позволила целовать себя

Самсону, уж я-то его знаю.

– Они нам как сестренки, – повторил свое утверждение Егор (или

Самсон, или Антип).

– И, кроме того, здесь лечится наш товарищ по бригаде, бывший истребитель пехоты Арий, поэтому ты не должен их обижать, – добавил

Самсон (или Антон, или Антип, одним словом, другой летчик).

– Ну, довольно! – вмешался Вениамин. – Я, конечно, извиняюсь, но я вынужден прекратить ваше свидание пораньше.

Действительно, ненормальные постепенно настолько возбудились от наблюдаемого семейного столкновения, что смирить их и вернуть к обычным занятиям смогла бы теперь, пожалуй, лишь рота медиков. Они смеялись, завывали, плакали, выкрикивали что-то жуткое.

– Вы поторопились! – успел крикнуть через гомон Алеша.

– Как проговорились? – недопоняла Елена 2-я.

Офицеры кое-как затолкали девушек в свой гусеничный штурмовик и завели мотор.

Как практикующий физиолог д-р Спазман уверенно применял любое вмешательство в природу человека и не признавал сентиментальных рассуждений о боли и жалости к пациентам, приносящих только вред и дополнительные, еще худшие мучения. Но лишь в качестве вспомогательной меры. Диалектическая хитрость его метода заключалась в том, что ненормал подвергался всем видам физического, морального и умственного воздействия, доводящим его до грани невыносимого, которую он должен был преступать естественно. Не всегда это получалось чисто, но получалось всегда.

Спазман манипулировал своими людьми, как шахматист фигурами, вдохновенно создавая в своем замкнутом мирке как бы естественный, но более разумный порядок, которым незаметно правила не какая-то слепая природа, но лично он. Каждый в этом псевдоприродном квазипорядке проходил свой натуральный путь борьбы со страхом, болью и беспокойством, избавить от которых, точнее, оттянуть или ослабить действие которых, совсем как в той, необоснованно затянутой и бездарно запутанной жизни, можно было лишь за счет других страдальцев.

Доктор подбирал клиентов парами и небольшими коллективами, в которых каждый вынужден был терзать каждого, и, несмотря на стихийную бытовую терпимость, теоретически каждый из них должен был прямо или косвенно (лучше косвенно) послужить причиной полного выздоровления, т. е. смерти, своего медицинского визави, в свою очередь приближающей его собственное окончание. "Я ни во что не вмешиваюсь. Каждый у меня лечит, воспитывает и утруждает себя ближним и ближнего собой", – любил декларировать доктор.

Они сходились: лед и пламень. Спазман давал антагонистическим личностям сойтись и не давал (и в этом состояло его легкое вмешательство) разойтись до полного взаимного уничтожения, которое, как видим из Днищева, приводило к появлению из двух временных, относительных жизней одной вечной и абсолютной безжизненности.