Дом Альмы - [31]
Я не решаюсь предаваться пороку с большей свободой. И нет более серьезного препятствия на пути к моей свободе
39.
Проснулся я не заре, переполняемый иронией по отношению к самому себе. (Тот миг, когда белая ночь переходит в утро, лишь с натяжкой можно назвать зарей. На юге, проснувшись в это время, всматриваешься в непроглядный мрак и вздрагиваешь, не в силах сразу сообразить, где ты; а здесь комната растворена в сумерках цвета старой известки – это чужой тебе свет, он не знаком ни твоему отцу, ни отцу твоего отца.) Мысли карабкаются все выше по лестнице иронии, каждый шаг обрушивает очередную ступеньку. Поди-ка, вернись обратно по такой лестнице. А вот и вершина башни, на которую она ведет. Я представил себе, как остаюсь здесь, женюсь на Пиа. «Брандал» мы унаследуем уже вместе, вот вам и Петер-миллионер… Конечно, полтора миллиона крон – это всего лишь триста тысяч долларов, но уж в кронах-то миллионером я буду. Что же касается жены и детей… Тут я расхохотался, башня иронии накренилась и рухнула.
Кто-то постучался в дверь, и я взглянул на часы. Только-только пробило семь.
Оказалось, Питер.
– Извини, но тут такие дела…
В шесть утра Альма ворвалась к нему в комнату с распухшими от слез глазами и заявила, что,проведя бессонную ночь и все обдумав, составила завещание. «Брандал» будет принадлежать Пиа. Осталось только заверить соответствующий документ у нотариуса.
Вот это да, какое совпадение действительности с моими ироническими видениями. Что за комбинацию судьба составила на этот раз? Далеким фейерверком вспыхнуло в моих поднятых к потолку глазах воспоминание: окно, которое давным-давно, в детстве, я разбил тихой женщине, жившей на первом этаже. Помнились острые лучи, во все стороны брызнувшие из точки удара. Тремя месяцами позже я, обливаясь слезами, ужасался, что, быть может, стал причиной ее смерти.
– Сказать Пиа?
Он покачал головой.
– Альма сама поговорит с ней, сегодня же. Я сообщаю тебе все это просто потому, что считаю: ты должен знать о Пиа то же, что знаю я.
– Ох, не вытерплю, разболтаю! – в моей реплике все же была доля шутки.
Питер рассмеялся:
– Ну, потерпи хоть до вечера.
40.
Днем к нам поступило двое новых пациентов – Карл-Гуннар и Уно. Оба – рослые и крупные. Карл-Гуннар был, вообще-то, здоров, просто решил поголодать в целях похудания. Воспитанный человек с мягкими, даже нежными манерами. Уно – полная ему противоположность, первый швед, который даже по моим представлениям говорит и смеется слишком громко. Я в точности знал, кто из них больше по душе Питеру, но тот ничем не выдал своего отношения, одинаково добросовестно помог обоим устроиться.
Нам никогда не представилось случая узнать, из какого города приехал Карл-Гуннар; никто не приставал к нему и с расспросами о профессии или семье. Так было принято в этом доме… Он тоже нам ничего не навязывал.
Шумный Уно тут же во всеуслышание объявил, что сам он из Стокгольма, владеет небольшим магазинчиком, где продает соковыжималки, миксеры и прочую кухонную утварь. Название магазина: «Доброе здоровье». Мы также были поставлены в известность, что он работает и живет с одной женщиной; в браке они не состоят. Странное чувство вызывала его готовность без тени смущения выкладывать подробности своей жизни где попало: в столовой, на лестнице, на веранде, причем не дожидаясь никаких вопросов. Если же точнее, все это уже казалось мне странным.
Незадолго до ужина Пиа сказала, что, покончив с делами, зайдет ко мне в комнату. Выразила сожаление по поводу вчерашнего, массаж по восточному методу пошел бы на пользу больному суставу. Правда, можно еще помассажировать стопу, там тоже расположены рецепторы, «отвечающие» за все органы человека… Я охотно согласился, мне казалось, что ей хочется поговорить о завещании. Вот только зачем мне это нужно? Почему меня так интересовали отношения Пиа и Альмы?
41.
Их отношения – не мое дело, это я понимал. Понимал также, что мелькнувшая у меня мысль насчет брака с Пиа очень скоро покажется мне анекдотической. Крупные состояния, имущество сами по себе никогда не производили на меня впечатления. Меня всегда устраивали моя квартира и зарплата. (Речь идет не о сознательно выбранной позиции, просто так меня воспитали, в том нет ни малейшего сомнения. Морган, Рокфеллер, даже чей-то преуспевающий австралийский дядюшка – все они воспринимались как персонажи красивых сказок. Вообразить их себе можно, но встретить в действительности – никогда.) Сейчас я жил рядом с Питером: «Все меньше денег, меньше еды, меньше одежды». А если бы мой интерес объяснялся элементарным желанием посудачить, я с кем-нибудь поделился бы пикантной новостью о завещании, хотя бы с Рене. Я же от этого воздерживался. В чем тогда дело? Я думаю, в следующем… Только надо иметь в виду, что такое понимание ситуации тогда у меня едва-едва складывалось…
Вы уже заметили, мое отношение к «Брандалу» определялось не одними лишь заботами о здоровье, хотя именно они привели меня туда. Искусного, бесшумно передвигающегося слугу почти не замечаешь, то же можно сказать о здешнем лечении. Все необходимое я исправно проделываю, но борьба с болезнью не может поглотить меня полностью. А вот иная сущность этого дома меня весьма занимает, ибо она и видима, и невидима: для съехавшихся сюда со всего мира «Брандал» – это Альма и Пиа, но и нечто куда большее, чем Альма и Пиа. Для того, чтобы проникнуть в эту иную, незримую сущность, нет более верного пути, чем понять отношения этих двух женщин. Питер явно не имел ничего против моего интереса, а потому я и считал себя вправе его проявлять.
Главный герой этой повести пишет сценарий, который представляет собой не что иное, как пересказ глубоко поэтичного болгарского фильма „Томление на белом пути". Я выражаю большую признательность Николе Корабову за то, что он позволил вернуть литературе сюжет, почерпнутый в свое время из рассказов Константина Константинова. Любое сходство с действительностью, любое подобие истинным событиям случайно и непреднамеренно.
В центре внимания известного болгарского прозаика — духовный мир современного человека, процесс самоопределения личности. Признанные достоинства прозы Д. Коруджиева — тонкий психологизм, умение рассказать о сложных событиях духовной жизни в захватывающей форме.В книгу вошли избранные рассказы 70-х и 80-х годов и две повести.
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.