Дом 4, корпус «Б» - [6]
Девицы возле кучи белого пера, конечно, захохотали, не столько даже над тем, что сказал старый Мико — прадед то есть, — сколько над парнем. Тот затесался между ними, шутит, балагурит, за коленки хватает, нет ли, дескать, в них воды. Какая-то из девок засунула ему под ленточку на шляпе длинный стержень от махового белого пера и ну его дразнить — восемь девок, один я, да Девчачий Хвост. Старый Мико снова принялся стучать плотничьим топором по лучине. А те — знай хохочут.
«После этой войны привидений и тех поубавилось», — завел опять Мико, обращаясь к женщинам и девушкам.
Вспоминая все это, правнук его, Йозеф Мико, вышел на улицу и, улыбаясь, побрел по тротуару. Ведь не про эту войну сказывал и не про ту даже, а еще про войну с пруссаком… Тогда все поминали какого-то генерала Бенедека[5]. Дескать, плохи у него дела, проиграл войну пруссаку… Ясное дело, проигранная война все перевертывает вверх тормашками, хотя выигранная тоже… Посмеиваясь, Мико шагал по тротуару, улыбнулся он и долговязой молодой художнице в широченных брюках, Тере Бакайовой.
Тера Бакайова проследовала мимо, обдав его нежным запахом, и оглянулась — ишь, что позволяет себе, старикашка!.. Хотя в молодости, пожалуй, красивый был мужчина! — отметила она про себя.
Мико ничего такого себе и не позволял, подумал только: после этой войны молодежь пошла уж больно долговязая. Голенастая художница, Файоло… И другие, конечно, и другие… Вот у Яна дети тянутся, как лозы виноградные… Файоло, тот даже сутулится, чтобы не казаться таким длинным, только все равно как жердь… Мико с авоськой в руке шагал дальше, а в мыслях уже не было ни Теры Бакайовой, ни Файоло, а снова прадед, старый Мико, как стучал он плотничьим топором по дереву, уколачивал лучину.
«Так вот, говорю, после этой войны и привидения куда-то подевались, не то что в прежние времена, — гнул свое старый Мико, — уж вы мне поверьте. Как-то раз вечером — дело было в ноябре, после святого Мартина, снег уже лег, и луна светила, такая луна была, что хоть дукаты пересчитывай…»
«Если бы они у вас были, правда, дедушка?» — подал из толпы девиц голос Девчачий Хвост.
«Чего?»
«Говорю, если бы они у вас были!»
«Что были-то?»
«Дукаты, дедушка, дукаты…»
«Ясное дело, если бы они у меня были, — согласился старый Мико, чтобы отделаться от него, и покрепче стукнул по лучине, — ясное дело, как же их считать, коли их нет… Ясное дело… Ну, стало быть, было светло, все кругом белело, как вон перья на столе, и я шагаю себе вверх по лугам с ярмарки, мы тогда Лыску продали, в руке — цепочка от Лыски, и ни о чем таком не думаю, только вдруг — вот-те на! — стоит передо мной белая такая, как снег, сама вся в белом, худющая, длиннющая — мать ее! — только я на нее, проклятую, глянул, а она уже высотой с добрый май[6], глянул я на нее, заразу, снова, а она уже до самого неба».
«И кто же это был?» — спросил Девчачий Хвост.
Старый Мико трижды стукнул по лучине, помолчал.
«Кто же это был, дедушка?»
Девчата захохотали, одной таки удалось засунуть Девчачьему Хвосту третий стержень от пера.
«Ну, думаю, подойду к ней, — снова начал старый Мико, — чтоб ей пусто было, подойду и спрошу, что ты здесь делаешь, кого ищешь? Я правда смелый был, молодой-то. Шагаю это я к ней, а она ни с места и все тянется к небу. Подхожу. «Слава, — говорю, — Исусу Христу!» А от нее такой холодиной пахнуло, что я чуть с ног не свалился. Молчит. Ну, я ее спрашиваю: «Тетенька, кума, а кума, — говорю, — что вы делаете тут на этаком холодище?» А она, зараза, как сперва вытянулась, так теперь вдруг стала ростом с меня, да как воззрится… Там, где у всех глаза, нос и рот, у нее черные дыры да зубы оскаленные, и она этими дырами так на меня посмотрела, что я перекрестился, а она ничего, только как-то ощерилась. Больше спрашивать я не решился, глядел, глядел на нее, проклятую, оторваться не мог — а тут этот и прошел».
«Кто?» — не сразу набравшись храбрости, спросил Девчачий Хвост.
Старый Мико стукнул дважды по лучине.
«Здесь в деревне жил один такой, — ответил старый Мико, — у матери-покойницы, царствие ей небесное, через суд почитай все имущество оттягал, только что нас на улицу не выбросил, мы ведь сироты были; а тогда-то он уж год как лежал в параличе, и говорят, остались от него кожа да кости, в кровати все под ним гнило, его только с боку на бок поворачивали — а тут, вижу, спускается он, тот самый, как сейчас его вижу, вниз по лугам, шустро шагает, словно молоденький женишок, — и та зараза как вырвет у меня из рук цепочку, что от Лыски осталась, да как накинет этому на шею — и дава-а-ай! — и нет никого.
Я, когда опамятовался, был весь мокрый от страха и айда в деревню, к тому самому, спрашиваю: «Чего, — говорю, — плачете?» — «Отец…» — «Чего, — говорю, — отец? Видал, — говорю, — его только что в лугах своими глазами…» — «Преставились они только что. Вот, смотри! А уж сколько дел не успели сделать! Господи боже мой!.. Ведь могли еще поправиться, могли еще много чего сделать!..» А этот лежал окоченелый, бедняга, упокой, господи, его душу! Тут уж меня пробрал страх. Цепочка выпала из руки, я даже ее не поднял, повернулся — и домой, дома от страха чуть дверь не повыломал».
Скепсис, психология иждивенчества, пренебрежение заветами отцов и собственной трудовой честью, сребролюбие, дефицит милосердия, бездумное отношение к таинствам жизни, любви и смерти — от подобных общественных недугов предостерегают словацкие писатели, чьи повести представлены в данной книге. Нравственное здоровье общества достигается не раз и навсегда, его нужно поддерживать и укреплять — такова в целом связующая мысль этого сборника.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Винцент Шикула (род. в 1930 г.) — известный словацкий прозаик. Его трилогия посвящена жизни крестьян Западной Словакии в период от начала второй мировой войны и учреждения Словацкого марионеточного клеро-фашистского государства до освобождения страны Советской Армией и создания новой Чехословакии. Главные действующие лица — мастер плотник Гульдан и трое его сыновей. Когда вспыхивает Словацкое национальное восстание, братья уходят в партизаны.Рассказывая о замысле своего произведения, В. Шикула писал: «Эта книга не об одном человеке, а о людях.
В книгу словацкого писателя Рудольфа Яшика (1919—1960) включены роман «Мертвые не поют» (1961), уже известный советскому читателю, и сборник рассказов «Черные и белые круги» (1961), впервые выходящий на русском языке.В романе «Мертвые не поют» перед читателем предстают события последней войны, их преломление в судьбах и в сознании людей. С большой реалистической силой писатель воссоздает гнетущую атмосферу Словацкого государства, убедительно показывает победу демократических сил, противостоящих человеконенавистнической сущности фашизма.Тема рассказов сборника «Черные и белые круги» — трудная жизнь крестьян во время экономического кризиса 30-х годов в буржуазной Чехословакии.
Владимир Минач — современный словацкий писатель, в творчестве которого отражена историческая эпоха борьбы народов Чехословакии против фашизма и буржуазной реакции в 40-е годы, борьба за строительство социализма в ЧССР в 50—60-е годы. В настоящем сборнике Минач представлен лучшими рассказами, здесь он впервые выступает также как публицист, эссеист и теоретик культуры.
Ян Козак — известный современный чешский писатель, лауреат Государственной премии ЧССР. Его произведения в основном посвящены теме перестройки чехословацкой деревни. Это выходившие на русском языке рассказы из сборника «Горячее дыхание», повесть «Марьяна Радвакова», роман «Святой Михал». Предлагаемый читателю роман «Гнездо аиста» посвящен теме коллективизации сельского хозяйства Чехословакии.