Должность во Вселенной - [19]

Теория пространств с меняющимися квантами h была его увлечением последних лет, сначала в Самарканде, потом в Саратове, куда пришлось перебраться из-за ухудшившегося здоровья жены. Он строил эту «теорию» дома, после лекций и кафедральных дел, строил для себя, для души, не рассчитывая на признание и резонанс; даже приговаривал, адресуя себе слова, кои в «Ревизоре» городничий высказал зарвавшемуся Держиморде: «Не по чину берешь!» Действительно, не по «чину» ему, скромному провинциальному профессору, была эта сверхидея для корифеев. Но что поделать, если она пришла в голову именно ему и если в работе над ней он более всего чувствовал себя человеком! С результатами он знакомил только немногих людей, чье внимание ценил. Один из них, доцент кафедры астрофизики Варфоломей Любарский, хоть и оспаривал многое, но все-таки подбил Пеца размножить рукопись на университетском ротапринте: не пропадать же работе!

Корнев в разговоре со Страшновым, пожалуй, напрасно аттестовал теорию Пеца как «сумасшедшую». То есть применительно к самим идеям может быть и так, но по отношению к автору ее — ни в коей мере. Напротив, эта теория выражала совсем другие черты Валерьяна Вениаминовича: основательность и скептицизм. Взгляд, что «мировые постоянные» не всегда и не всюду постоянны, безусловно, излишне волен для присяжного физика и преподавателя — но для материалиста-диалектика естественен: все меняется. Основательность же вообще была созвучна натуре Пеца; недаром и в художественной литературе он наиболее ценил сочинения великих романистов, умевших так развернуть, исследовать и исчерпать тему, что другим ничего не оставалось прибавить. По этой же причине, когда начала приобретать сторонников в физике идея «материи-действия», он не устремился вместе с другими — в жажде опубликоваться и снискать — на верхние этажи строящегося здания новой теории, а начал придирчиво простукивать у этого здания фундамент и стены: а глубоко ли? а прочно ль? а не выйдет ли, как прежде-пока этажей мало, идея-фундамент держит, а как нагромоздится большое скопление фактов и несогласующихся выводов — трещина, авария, обвал? Кризис физики. И ничего, хорошо даже, что его обобщение на случай переменного кванта пока не злободневно: можно работать спокойно, не насилуя мозг и душу гонкой, подгонкой и сиюминутным соответствием. Когда-нибудь и эта проблема всплывет, окажется злой. Потомки скажут спасибо.

Валерьян Вениаминович и в мыслях не держал, что проблема окажется злой при его жизни. Да еще так всерьез. Ну пусть бы обнаружили в галактических просторах, в звездах какие-то там спектральные феномены, кои только и можно объяснить через изменение кванта h; или в сверхускорителях что-то такое мелькнуло… И того, и другого хватило бы за глаза и для признания, и для шумихи, для избрания в Академию — и, главное, ни к чему особенному не обязывало бы. А тут: громадный Шар, с одной стороны, опасный катастрофами, а с другой — пригодный для устройства в нем целого НИИ… Вот что всегда настраивало Пеца против стихий, так это отсутствие у них чувства меры.

II

Задумавшись, Валерьян Вениаминович не сразу осознал, что шагает с некоторым усилием и наклонясь вперед, будто поднимается в гору. Он остановился, огляделся: да, теперь он шел в гору, хотя минуту назад никакой «горы» перед ним не было. Серо-желтые дома массива переместились вниз, снежное поле накренилось; два ближние аэростата грушевидно исказились и нависали над ним.

Пец вернулся метров на пятьдесят назад, наблюдая, как все восстанавливается в горизонтальной плоскости и в обычных пропорциях: снова зашагал к эпицентру, туда, где снежное поле разлиновали косые штрихи и столбы проволочной изгороди. Вскоре он ощутил, что в корпус ему ударяют время от времени мягкие, но плотные порывы ветра, а земля под ногами слегка покачивается. «Порывы — это перекачка, понятно. А почву что шатает?… Внешний ветер отдувает аэростаты, смещает сеть и Шар — и меняется вектор гравитационного поля?… Но почему около Шара искривляется поле тяготения?! Не понимаю».

Валерьян Вениаминович поднял голову, следя за стальным канатом, уходившим откуда-то справа в серую мглу. «Этот инженер остроумно придумал — заэкранировать Шар сетями и держать его, как бычка на веревочке. Но что ни говори, а его сети экранируют предсказанное мною электрическое поле без заряда, от переходной области НПВ. С этим полем у меня здорово получилось, есть чем гордиться! Другие свойства пространства-времени с меняющимися квантами предугадать легко, любой бы дошел, а вот поле, обнаруженное по знаменателю формулы, — это не на поверхности. Высокий теоретический класс!» У него поднялось настроение.

Изгородь приблизилась. Пец прочитал фанерное объявление на столбе:

ВНИМАНИЕ!

ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА!

Проход строго воспрещен! За нарушение — штраф

Рядом за колючей проволокой зияла метровая дыра. В нее и вела тропинка. Валерьян Вениаминович пригнулся и осторожно, чтобы не зацепить пальто, пролез. «Исторический момент, — иронично отметил он. — Первооткрыватель Шара проникает в Шар».

Распрямился, сделал шаг; его качнуло. Пец остановился, осмотрелся — и почувствовал головокружение. Мало того что оставшиеся позади дома, шоссе, река оказались глубоко внизу и как-то расплылись, сделались туманно-серо-желтыми, но и снежное поле впереди, еще секунды назад поднимавшееся в гору, теперь загибалось вниз — чем дальше, тем круче. Ушло вниз и далекое ярко-оранжевое игрушечное зданьице в два этажа, с сарайчиками-ангарами возле, со строящейся поодаль кривой кирпичной трубой и фигурками рабочих около. Справа и слева местность тоже заваливало. Валерьян Вениаминович стоял, будто на пятачке, на вершине. Он сделал шаг, другой — и чуть не упал. Идти было невозможно: это для глаз все впереди уходило вниз, а искривленное в сторону Шара тяготение выворачивало местность по-прежнему «вверх», на подъем. Зрительные ощущения Пеца вступили в болезненный спор с чувством равновесия: глаза заставляли корпус откидываться назад, а для шага надо было податься вперед.