Долли - [28]

Шрифт
Интервал

— И это письмо сохранилось у вас? — с волнением спросила Елизавета Михайловна.

— Я сжег письмо. Батюшка слишком часто показывал его знакомым. Мне это не нравилось.

Пушкин и Долли молча слушали этот разговор.

Пушкин думал о том, что ему посчастливилось быть знакомым со всеми этими женщинами, такими отличными друг от друга и такими необыкновенными.

Надежда Андреевна с ее поразительным прошлым, неуравновешенным характером, пожалуй, даже с некоторым самодурством; Елизавета Михайловна, беззаветно отдавшая свое сердце Пушкину, женщина передовых взглядов, горячо интересующаяся всем, что происходит вокруг, делающая добро всем, кто нуждается в этом; Дарья Федоровна — красавица, женщина с мужским умом, «Сивилла Флорентийская», владеющая еще не понятным даром предвидеть будущее. Ее мнение, так же как мнение Елизаветы Михайловны о своих стихах, он ценит больше, чем чье бы то ни было.

И он вспомнил еще одну не присутствующую здесь женщину — свою мадонну. Она частица его. Его счастье. В ней все то, что ему надо иметь возле себя: скромная, немногословная мудрость, покой, горячая привязанность к нему, к его детям, женственность, жертвенность во всем. Уверенность, глубокая убежденность, что он — Пушкин — гордость Русской земли.

Он представил ее с малюткой Ташенькой на руках, умиротворенную, счастливую и прекрасную. И тут же в его воображении представилась она и в костюме амазонки: гнедой конь мчал отчаянную всадницу куда-то на край света. А вот она склонилась над шахматной доской, и морщинка раздумья легла меж сведенных бровей, а улыбка, мимолетно брошенная партнеру, говорила с торжеством и упрямством: «Все равно, как и обычно, обыграю я». И снова в воображении — его Наташа, в строгом платье, с рукописью в руках, садится в карету. Серьезная, озабоченная, едет она по делам «Современника», его дорогая помощница во всем.

— Как же прекрасны наши русские женщины! — вдруг говорит Пушкин, горящими от счастья глазами оглядывая присутствующих.

Все смотрят на него с недоумением. А Долли смеется:

— Надеюсь, что вы не только сейчас поняли это, Александр Сергеевич!

— Я всегда так думал.

В беседку приносят легкий завтрак. Все придвигаются к круглому столу.

Долли, улыбаясь, говорит Надежде Андреевне о том, что вот-вот выйдет «Современник» и с каким удовольствием все будут читать отрывки из «Записок» Дуровой.

Надежда Андреевна, выслушав ее, вдруг обратилась к Пушкину:

— Я хочу предложить вам, Александр Сергеевич, изъять из журнала мои «Записки».

Пушкин был изумлен.

— Как — изъять, Александр Андреевич? Ведь они уже отпечатаны.

— Но мне не нравится, что вы в предисловии назвали меня настоящим именем,-— я предпочитаю называться корнетом Александровым,

Долли и Елизавета Михайловна принялись уговаривать Дурову, но она и слушать ничего не хотела.

Тогда Пушкин нахмурился и, сердито хлопнув по столу рукой, так что задребезжала посуда, обратился к Дуровой:

— Я уже сказал вам, Александр Андреевич, что журнал отпечатан. Изымать из него что-либо поздно.

Она так же, как Пушкин, сердито сдвинула брови, по-мужски хлопнула рукой по столу и сказала с сердцем:

— Черт возьми! Прозевал, значит!

И, несмотря на то неприятное положение, в которое Дурова ставила Пушкина, он не мог не улыбнуться. Дамы тоже с трудом прятали улыбки.

— А потом, — продолжала Дурова, — я не могу терпеть такой медлительности в издании «Записок» отдельной книгой. Или действуйте безотлагательно, или верните их мне обратно.

Пушкин попробовал было объяснить Дуровой условия издательского дела, где спешить невозможно. Но она и слушать не хотела.

— Впрочем, — сказал Пушкин, — здесь не место обсуждать эти дела. Мы с вами пришли в гости. Дарье Федоровне и Елизавете Михайловне вряд ли это интересно. Я на днях приеду к вам, и мы поговорим обо всем.

Через несколько дней Пушкин получил письмо от Дуровой:

...Пришлите мне мои листочки, Александр Сергеевич, их надобно сжечь, так я желал бы иметь это удовольствие поскорее.

И Пушкин с сожалением возвратил ей рукопись.

В своем дневнике позднее Дурова писала:

Так-то я имела глупость лишить свои записки блистательнейшего их украшения... их высшей славы — имени бессмертного поэта! Последняя ли уже это глупость? Должно быть, последняя, потому что она уже самая крупная.

8

Шестого июня, в день рождения Пушкина, Долли готовила в библиотеке Пушкинский вечер. Ей очень хотелось пригласить на встречу с читателями известного пушкиниста. Сознавая всю несбыточность своего желания, она все же рискнула позвонить по телефону и попросить его об этом. Он ничего определенного не ответил, но назначил ей встречу.

Уже в десятом часу вечера, не без колебаний, позвонила она в его квартиру. И когда услышала донесшийся из прихожей звонок, подумала: «Это же наглость — беспокоить такого человека».

Ей открыл сам ученый, старый, очень румяный, с седыми пушистыми волосами, ровненьким рядком окружавшими лысину. Умные, совсем молодые глаза дружелюбно взглянули на девушку.

— Проходите, пожалуйста, проходите! -— И зашагал в кабинет, шлепая большими клетчатыми домашними туфлями.

Долли пошла за ним.

Он сел за письменный стол, словно приготовился к длительному ученому разговору, указал ей на кресло напротив. Она присела на самый краешек, и ей так захотелось сейчас же провалиться сквозь землю.


Еще от автора Агния Кузнецова
А душу твою люблю...

«… Дверь открылась без предупреждения, и возникший в ее проеме Константин Карлович Данзас в расстегнутой верхней одежде, взволнованно проговорил прерывающимся голосом:– Наталья Николаевна! Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Александр Сергеевич легко ранен…Она бросается в прихожую, ноги ее не держат. Прислоняется к стене и сквозь пелену уходящего сознания видит, как камердинер Никита несет Пушкина в кабинет, прижимая к себе, как ребенка. А распахнутая, сползающая шуба волочится по полу.– Будь спокойна. Ты ни в чем не виновна.


Честное комсомольское

«… – Стой, ребята, стой! Межпланетный корабль! Упал на Косматом лугу. Слышали?.. Как землетрясение!Миша Домбаев, потный, с багровым от быстрого бега лицом и ошалевшими глазами, тяжело дыша, свалился на траву. Грязными руками он расстегивал на полинявшей рубахе разные по цвету и величине пуговицы и твердил, задыхаясь:– Еще неизвестно, с Марса или с Луны. На ядре череп и кости. Народищу уйма! И председатель и секретарь райкома…Ребята на поле побросали мешки и корзины и окружили товарища. Огурцы были забыты. Все смотрели на Мишу с любопытством и недоверием.


Ночевала тучка золотая...

«Они ехали в метро, в троллейбусе, шли какими-то переулками. Она ничего не замечала, кроме Фридриха.– Ты представляешь, где мы? – с улыбкой наконец спросил он.– Нет. Я совершенно запуталась. И удивляюсь, как ты хорошо ориентируешься в Москве.– О! Я достаточно изучил этот путь.Они вошли в покосившиеся ворота. Облупившиеся стены старых домов окружали двор с четырех сторон.Фридрих пошел вперед. Соня едва поспевала за ним. Он остановился около двери, притронулся к ней рукой, не позвонил, не постучал, а просто притронулся, и она открылась.В дверях стоял Людвиг.Потом Соня смутно припоминала, что случилось.Ее сразу же охватил панический страх, сразу же, как только она увидела холодные глаза Людвига.


Свет-трава

«… Степан Петрович не спеша выбил трубку о сапог, достал кисет и набил ее табаком.– Вот возьми, к примеру, растения, – начал Степан Петрович, срывая под деревом ландыш. – Росли они и двести и пятьсот лет назад. Не вмешайся человек, так и росли бы без пользы. А теперь ими человек лечится.– Вот этим? – спросил Федя, указывая на ландыш.– Этим самым. А спорынья, черника, богородская трава, ромашка! Да всех не перечтешь. А сколько есть еще не открытых лечебных трав!Степан Петрович повернулся к Федору, снял шляпу и, вытирая рукавом свитера лысину, сказал, понизив голос:– Вот, к примеру, свет-трава!..Тогда и услышал Федя впервые о свет-траве.


Чертова дюжина

«… В комнате были двое: немецкий офицер с крупным безвольным лицом и другой, на которого, не отрываясь, смотрела Дина с порога комнаты…Этот другой, высокий, с сутулыми плечами и седой головой, стоял у окна, заложив руки в карманы. Его холеное лицо с выдающимся вперед подбородком было бесстрастно.Он глубоко задумался и смотрел в окно, но обернулся на быстрые шаги Дины.– Динушка! – воскликнул он, шагнув ей навстречу. И в этом восклицании был испуг, удивление и радость. – Я беру ее на поруки, господин Вайтман, – с живостью сказал он офицеру. – Динушка, не бойся, родная…Он говорил что-то еще, но Дина не слышала.


Твой дом

«… В первый момент Вера хотела спросить старуху, почему Елена не ходит в школу, но промолчала – старуха показалась ей немой. Переглянувшись с Федей, Вера нерешительно постучала в комнату.– Войдите, – послышался голос Елены.Вера переступила порог комнаты и снова почувствовала, как в ее душе против воли поднялось прежнее чувство неприязни к Елене. Федя вошел вслед за Верой. Он запнулся о порог и упал бы, если б не ухватился за спинку стула.Елена весело рассмеялась. Вера ждала, что она удивится и будет недовольна их появлением.


Рекомендуем почитать
Скутаревский

Известный роман выдающегося советского писателя Героя Социалистического Труда Леонида Максимовича Леонова «Скутаревский» проникнут драматизмом классовых столкновений, происходивших в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Основа сюжета — идейное размежевание в среде старых ученых. Главный герой романа — профессор Скутаревский, энтузиаст науки, — ценой нелегких испытаний и личных потерь с честью выходит из сложного социально-психологического конфликта.


Красная лошадь на зеленых холмах

Герой повести Алмаз Шагидуллин приезжает из деревни на гигантскую стройку Каваз. О верности делу, которому отдают все силы Шагидуллин и его товарищи, о вхождении молодого человека в самостоятельную жизнь — вот о чем повествует в своем новом произведении красноярский поэт и прозаик Роман Солнцев.


Хлебопашец

Книга посвящена жизни и многолетней деятельности Почетного академика, дважды Героя Социалистического Труда Т.С.Мальцева. Богатая событиями биография выдающегося советского земледельца, огромный багаж теоретических и практических знаний, накопленных за долгие годы жизни, высокая морально-нравственная позиция и богатый духовный мир снискали всенародное глубокое уважение к этому замечательному человеку и большому труженику. В повести использованы многочисленные ранее не публиковавшиеся сведения и документы.


Моя сто девяностая школа

Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.


Дальше солнца не угонят

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дорогой груз

Журнал «Сибирские огни», №6, 1936 г.