Долина в огне - [59]

4

Его всего трясло. Он не помнил, как выбрался из Дымного Лога, не видел дороги, по которой возвращался обратно к себе в Яму. Солнце еще не зашло, но ему казалось, что вокруг него — непроглядная тьма: он шел, как лунатик, уставившись в землю широко раскрытыми глазами.

Протяжный, жалобный скрип калитки вывел его из оцепенения; он остановился посреди двора, глядя, как калитка медленно затворяется за ним. По телу его пробежала дрожь. Кошка прыгнула с крыльца через сломанные перила. Он поднялся по ступеням — их было три — и постучал. Широко распахнув свежевыкрашенную входную дверь, он прошел по коридору и открыл дверь в кухню. Но там никого не было. Все дышало безмятежным покоем: белая скатерть на столе, плотно закрытые дверцы буфета, раздвинутые занавески на окне. На подоконнике в бледных лучах солнца кровоточила красная герань.

— Отец мой, — прошептал он пересохшими губами. Он снова прошел через слабо освещенный коридор и тихо постучал в дверь. Не получив ответа, он открыл ее. В эту комнату он приходил прежде к отцу Дару, а теперь, примостившись боком у окна, здесь сидел отец Брамбо с раскрытой книгой на коленях. Его тонкий профиль четко выделялся на фоне светлого окна.

— Отец мой, — повторил шепотом Бенедикт. Отец Брамбо испуганно поднял голову и чуть не вскрикнул от неожиданности.

Бенедикт, спотыкаясь, направился было к нему, но остановился.

— Я — Бенедикт, отец мой, — едва слышно произнес он и, устремив взгляд куда-то вверх, подошел поближе.

Отец Брамбо торопливо положил книгу на подоконник, повернулся к нему, нахмурился и спросил:

— Что случилось, Бенедикт? — Затем смущенно засмеялся. — Ты напугал меня!

Внезапно Бенедикт разразился рыданиями. Казалось, они вырывались из самой глубины его потрясенной души. Он бросился к отцу Брамбо и упал на колени у его ног. У отца Брамбо вырвалось удивленное восклицание. Бенедикт уткнулся лицом в колени молодого священника.

— Увезите меня отсюда, отец мой, — молил он прерывающимся голосом. — Пошлите меня в семинарию — увезите меня сейчас же! Я умру, если мне придется здесь оставаться! Я не могу здесь больше жить!

— Но что случилось? — с тревогой воскликнул отец Брамбо, приподнимая заплаканное лицо Бенедикта и пристально глядя в его измученные глаза. — Скажи мне, что случилось? Что ты наделал? — спрашивал он, испытующе глядя на Бенедикта. Затем он отвел глаза и осмотрелся вокруг. Взгляд его выражал растерянность; всякие новые осложнения беспокоили его. Он страдальчески вздохнул и прибавил: — Расскажи мне, что ты наделал, Бенедикт, и я постараюсь помочь тебе.

— Я хочу умереть, отец мой! — рыдал Бенедикт.

— Что ты говоришь? — изумился отец Брамбо. В голосе его звучали испуг и негодование, а его бледное лицо стало таким же напряженным, как у Бенедикта. — Какой у тебя несчастный вид, — прошептал он с нежной жалостью. Он не возражал, когда голова Бенедикта снова упала ему на колени, и стал рассеянно гладить его, скользя печальным взором по комнате. Он взглянул на трясущиеся плечи и дотронулся до руки Бенедикта. Она горела. — О матерь божья! — умоляюще воскликнул он вполголоса. — Скажи сейчас же, что ты наделал?

Но Бенедикт только отчаянно рыдал, и отец Брамбо беспомощно ждал, когда он успокоится. Он чувствовал, как горячие слезы мальчика проникают сквозь рясу на его колени. Он снова приподнял мокрое лицо Бенедикта и пристально всматривался в его полузакрытые глаза, словно искал в них ответа.

— В чем дело? — повторял он. — Кто-нибудь умер?

Бенедикт отрицательно покачал головой. Его глаза оставались закрытыми. Он слышал запах крепкого чая и какой-то другой, незнакомый запах и, высвободив голову из рук священника, закрыл лицо руками.

— Несчастный случай?

Тогда Бенедикт медленно отвел руки от лица. Ладони его были мокры от слез; они горели, как свежие раны. Он глубоко вздохнул, яростно стараясь унять невыплаканные слезы, снова положил голову на колени отцу Брамбо, повернувшись лицом к окну. Он долго оставался в таком положении, не произнося ни слова, чувствуя руку отца Брамбо на своей голове и слыша его учащенное дыхание.

— Отец мой, — вымолвил он наконец. Голос его звучал безжизненно, как будто издалека. — Я теперь тоже ненавижу Яму. Так же, как и вы, — я знаю. Здесь грязно и уродливо, я ненавижу всех, кто здесь живет.

Он посмотрел в окно: мимо проезжал пустой грузовик, и он вспомнил тот, другой грузовик, который так торопился покинуть Яму и, напрягаясь изо всех сил, полз по дороге как черепаха. Он вновь вспомнил, как отец Брамбо стоял наверху деревянной лестницы и со слезами на глазах глядел вниз на долину; увидел его удаляющуюся фигуру в тот вечер, когда отец Дар тщетно взывал к нему, прося его встретиться с прихожанами.

— Простите, что я пришел к вам, отец мой, — сказал мальчик, прижимаясь губами к черной рясе. — Я и н е знал, что иду сюда. Я сам не знаю, зачем пришел.

Воцарилось молчание. Молодой священник долго не отвечал. И вдруг в сознание Бенедикта явственно ворвался насмешливый голос отца Дара, словно старый священник вошел в комнату и вмешался в разговор: «Значит, ты тоже пришел сюда за мирским советом?» Бенедикт отвернул голову, стараясь не слушать.