Долина смертной тени - [50]

Из письма народному депутату: “…Помогите нам закончить мучения, т. к. мать одной погибшей девочки тяжело больна, а другой- инвалид 1 группы. Это ли гуманно в нашей правовой стране потерять детей, ездить и ходить по прокуратурам и судам, просить как милостыню – накажите убийцу! А он еще подал прошение на помилование… Ему страшно умирать, а сколько страху было в детских глазах, когда они просили, умоляли не убивать их, они доверились ему, как отцу, у которого ищут защиту… Сергачева”.

Тут же статья с названием: “Казнить нельзя помиловать”. Английский режиссер Ричард Дентон… был настолько потрясен жестокостью и дикостью содеянного, что приехал в Коломну и снимал место, где произошло преступление… Затем он взял интервью у первого заместителя городского прокурора Комовой… Она ответила так: “Приговор справедливый. Что касается моего отношения к смертной казни, то в нынешней ситуации, когда преступность в стране растет и приобретает все более жесткие формы, я считаю, что она необходима. А вам, читатель, мы предоставляем право выбора, после какого слова поставить запятую в заголовке…”

Этот же вопрос, где поставить запятую, стоял, понятно, и перед нами, членами только что назначенной Комиссии.

И будет стоять сотни раз, ровно столько, сколько лягут нам на стол такие дела. И от того, как мы сможем этот вопрос решить, зависело многое и в судьбе самой

Комиссии и в жизни (я не преувеличиваю) каждого из нас.

О роли печати, особенно провинциальной и обычно прокоммунистической в провоцировании, в призывах населения к ужесточению законов, я поведаю где-нибудь отдельно. Но довод, прозвучавший для нас тогда впервые: преступность в стране растет и надо казнить,

– будет потом, как рефрен, сопровождать всю нашу деятельность, вплоть до сегодняшнего дня. И даже генерал Лебедь недавно предложил решать дело по-военному: “Сильными ударами сбить волну преступности… отменить мораторий на смертную казнь и расширить область ее применения…”

Не важно уже никому, что в упоминающиеся нашими просителями 50-е годы, когда проходила их молодость и когда они якобы гуляли спокойно по ночам, преступность была ничуть не менее (несмотря на обильные казни!), была и “Черная кошка”, наводившая панику, и только что выпущенные из тюрем головорезы, амнистированные в 53-м году… Сотни тысяч уголовников наводнили страну…

Ровно в те же дни, когда приступили мы к работе, в

“Комсомолке” писали: “…Речь о 322 российских осужденных, которые давным-давно, некоторые годами ждут решения Комиссии по помилованию, а также милости

Президента России…”

Филатов был первый из этих трехсот двадцати двух. И надо отметить, что страсти на обсуждениях разгорались такие, что, приходя домой, мы не могли уснуть.

Я тогда записал фразу, она как-то объясняет наше состояние: “Мы как будто разрываемся между желанием наказать убийц самым жестоким способом и нежеланием привести это наказание в исполнение…”

В те же примерно дни в Калифорнии впервые за 25 лет казнили некого Харриса, убившего двух подростков. Его казнили в газовой камере, и многие американцы протестовали, называя казнь варварским видом наказания… (Статья называлась: “Бурная реакция на казнь в Калифорнии”.)

В отличие от американцев, у которых как бы и преступность больше и убийства пострашнее (если читать прессу), наши люди, известные своей социалистической гуманностью, тоже протестовали, но совсем по-другому: требовали немедленной казни.

Был и еще документ, письмо от самого осужденного на смерть Филатова, где он писал, что не прошел судебно-психиатрическую экспертизу, а… “пятиминутки и амбулаторные заключения не являются такой экспертизой…”. И второе – он был лишен в ходе предварительного следствия адвоката… Адвоката, которого ему дали, он видел всего один раз, на закрытии дела… И далее – рассказ о том, что одна из девочек ударилась головой об лодку… “Когда она резко завелась и дернулась, я стоял спиной к ней и слышал лишь сильный удар об лодку, когда обернулся, увидел ее лежащую на корме лодки… Она лежала не дыша…”

И вот его последние доводы: “…Суд не был заинтересован в таких доказательствах, и эти вещественные доказательства представлены не были…

Ведь если бы суд отнесся к моим показаниям серьезно и разобрался как положено, он и сам бы понял, что последние протоколы допроса предварительного следствия сфабрикованы…”

Где-то в дневнике сохранились обрывки яростных споров, уходящих от предмета разбирательства так далеко, что мы спохватывались, лишь когда истекало время работы.

Но много было сказано и по существу.

Так, на упрек, кем-то брошенный Жене, а как бы она поступила с насильниками, случись нечто подобное с ее ребенком, она не задумываясь ответила: “Я взяла бы автомат и расстреляла бы убийцу в упор. Но, простите, неэтично смешивать мои личные чувства и мою общественную позицию… Которая против убийства человека государством…”

В начале июня я уехал отдыхать в Крым, в Коктебель.

Тот день, когда меня попросили зайти в кабинет директора Дома творчества – будут срочно звонить из

Москвы, – запомнил накрепко.

Сведения же мне передали такие, что жители Луховиц, если мы не примем решения казнить Филатова, якобы собираются устраивать манифестацию у дверей нашего учреждения.