«Долина смерти». Трагедия 2-й ударной армии - [116]

Шрифт
Интервал

«Товарищ старшина, что такое „утопия“?» — спрашивает полковой комиссар Зимин — бывший заведующий кафедрой марксизма-ленинизма одного из ленинградских вузов.

«Видите, товарищ комиссар, — отвечает старшина. — Трактор утоп, одна труба торчит, это и есть утопия…»

Только через 15 суток мы выбрались наконец из этого проклятого болота, оставив в нем пять орудий, четыре трактора, несколько автомашин. Не обошлось и без человеческих жертв. Каждый из вышедших потерял половину своего веса. У нас не было сил, чтобы громко разговаривать, но от сознания, что все ужасное позади, глаза блестели радостью и надеждой.

К нам подошел комиссар Зимин: «Ну что, медицина, выстояли?»

«Выстояли, товарищ комиссар», — ответил Виктор Алексеевич.

«Выдели, товарищ Коробко, пару крепких ребят получить муку в армейском складе. Десять километров туда — десять обратно».

«Кого пошлем? Все на дистрофиков похожи, — советуется со мной Виктор Алексеевич. — Приказ в такой ситуации не годится. Спросите, кто пойдет добровольно…»

Коробко собрал всех: «Кто желает пойти за мукой?» Подняли руки все. И так плохо, и так нехорошо.

Решили послать самых выносливых и легких на ногу — Сашу Селиванова и Федю Никишина. Виктор Алексеевич распорядился ввести им по три ампулы глюкозы из неприкосновенного запаса.

Люда отвела меня в сторону и прошептала на ухо, что комиссар угостил ее и медсестру Катю Шондыш шестью сухарями. «По одному мы съели, — призналась Люда, — а четыре в кармане».

Сухари отдали ребятам: от них зависела наша жизнь. Прошло много лет, но перед глазами так и стоят эти девочки: голодные, с бледными, одутловатыми лицами, протягивающие дареные сухари…

Положение армии становилось все сложнее: «горлышко» у Мясного Бора то прорывалось нашими частями, то вновь захлопывалось противником. Санотдел 2-й ударной армии направил в конце мая директиву медицинским учреждениям передового района о временном прекращении эвакуации раненых… Начальникам ПМП вменялось в обязанность организовывать врачебную помощь пострадавшим на местах. Это была директива отчаяния: для оказания медицинской помощи у нас уже почти ничего не оставалось.

Было зачитано обращение Военного совета Волховского фронта, призывавшее бойцов и командиров проявлять железную выдержку и мужество. «Трусов — пристреливать, храбрых — славить! — говорилось в обращении. — Крушите немецко-фашистских захватчиков, не давайте им ни одного метра земли. Держитесь! Помощь к вам придет!»

Мы держались и надеялись. Заместитель командира полка по хозчасти майор Тихиня ежедневно лично контролировал, чтобы скудный паек доводился до каждого раненого. Повар Головченко со старшиной Ерусалимским готовили для медиков и раненых супы из трав. «Кушайте, это чистые витамины, в них самая сила», — рекламировали они «фирменные» изобретения.

Раненых не уменьшалось. Наш рабочий день не имел ни конца, ни начала. И больница наша была особой — без окон и дверей, без крыши и палат. Вместо коек — ельник и трава.

День 2 июня выдался теплый, солнечный. Воздух, в котором смешивались запахи трав и трупов, лес с теньканьем птиц и соловьиными трелями, и тут же — терзающиеся в муках раненые, — все это уживалось и стало уже обыденным. В 10 утра немцы прорвали нашу оборону в полосе 374-й сд в районе д. Ольховка. Штаб армии отдал приказ о направлении 100 артиллеристов нашего полка в образовавшуюся брешь. В батареях осталось по 1–2 человека на орудие, включая трактористов, и голоса наших пушек раздавались все реже.

12 дня. Все ближе грохот боя. «Воздух!» Из-за леса показались вражеские штурмовики и бомбардировщики. Штурмовики снижаются и открывают пулеметный огонь.

От бомбардировщиков отрываются черные пятна бомб. Раздаются тяжелые взрывы. Земля стонет, как живое существо. Желто-бурый дым заползает в операционную палатку.

— Доктора, милые, бегите, укройтесь где-нибудь, — уговаривает нас пациент, оперируемый под местной анестезией.

— А вы? — спрашиваю его.

— Я — таковский, убьет — туда и дорога, а без вас люди помирать будут…

Гулко ахнуло рядом с палаткой, куски раскаленного металла со змеиным шипением вонзились в землю рядом с операционным столом. Хватаем раненого, укладываем на носилки и с трудом выбираемся с ним из перекосившейся палатки. На улице ничего не видно от дыма и пыли, от воя самолетов и грохота взрывов мы не слышим собственных слов. Прячемся в канаве.

Наконец стервятники покинули небо. Выбираемся черные от грязи. Последствия бомбежки жуткие: на месте нашего «зеленого» лазарета — огромная воронка, земля в ней перемешана с кусками растерзанных человеческих тел. Вместе с ранеными погибли санитары Ткачев и Иванец.

А новая партия раненых уже ждала нашей помощи. В палатку внесли 8-летнюю девочку. Сняли жгут — кровотечения нет, но ножка держится на тоненьком пучке мышц. «Дяденька, ты мне ножку отрежешь, но она опять вырастет, правда?»

У Люды на глазах показались слезы.

— Наркоз!.. — процедил я сквозь зубы. Таков был этот день войны, 2 июня 1942 г…

22 июня наши части вновь пробили «коридор», и у нас появилась надежда. Виктора Алексеевича вызвали в штаб и приказали приступить к эвакуации легкораненых. «Как быть с тяжелоранеными?» — спросил Коробко. «Пока неизвестно: бензина нет, на машины не рассчитывайте», — ответил начальник штаба.


Рекомендуем почитать
Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III

Предлагаем третью книгу, написанную Кондратием Биркиным. В ней рассказывается о людях, волею судеб оказавшихся приближенными к царствовавшим особам русского и западноевропейских дворов XVI–XVIII веков — временщиках, фаворитах и фаворитках, во многом определявших политику государств. Эта книга — о значении любви в истории. ЛЮБОВЬ как сила слабых и слабость сильных, ЛЮБОВЬ как источник добра и вдохновения, и любовь, низводившая монархов с престола, лишавшая их человеческого достоинства, ввергавшая в безумие и позор.


Сергий Радонежский

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Операция «Багратион». «Сталинский блицкриг» в Белоруссии

К 70-летию легендарной операции «Багратион».Новая книга ведущего военного историка, посвященная величайшему триумфу Красной Армии. Лучшее современное исследование грандиозного наступления советских войск, в ходе которого всего за две недели была разгромлена самая многочисленная на Восточном фронте группа армий «Центр». Новый взгляд на поворотный момент Великой Отечественной войны.Знаете ли вы, что этой феноменальной победе в Белоруссии предшествовала череда неудачных наступательных операций и с осени 1943-го до весны 44-го года западное направление было для Красной Армии позиционным «Верденом», так что Верховному Главнокомандующему пришлось даже санкционировать расследование комиссии ГКО, принять самые жесткие меры и сделать нелицеприятные «оргвыводы»? Как нашим войскам удалось преодолеть этот позиционный тупик, превратив окопную «мясорубку» в крупнейшую маневренную операцию, которую по праву величают «сталинским блицкригом»? Что позволило не просто прорвать, а полностью обрушить вражескую оборону? Почему немцам не удалось сохранить целостность фронта и организованно отступить на новые позиции? Как тяжелое поражение Вермахта переросло в самую страшную военную катастрофу в германской истории? И кого винить в этом «эпическом разгроме»?.


Если бы не генералы! (Проблемы военного сословия)

Изучать историю надо для того, чтобы не повторять ошибок в настоящее время. В ходе Великой Отечественной войны советский народ и Красная Армия понесли тяжелейшие человеческие и материальные потери, но победили практически всю Европу. Победа — это хорошо, но вскрыты ли истинные причины наших огромных потерь?В книге рассматриваются причины потерь советского народа с той стороны, с которой эти причины никогда не рассматриваются, — с позиций низкого морального и профессионального качества советских генералов и кадрового офицерства.


Котлы 1941-го

После того, как в пламени Приграничного и Смоленского сражений июня и июля 1941 г. исчезли созданные в предвоенные годы танки и самолеты, Красной Армии предстояло пройти пять кругов ада под ударами танковых клиньев вермахта. Операции на окружение невиданных в истории войн масштабов следовали одна за другой, и, казалось, ничто не может остановить наступление гитлеровской армии на Москву. Но уже в ноябре 1941 г. последовали контрнаступления советских войск под Ростовом и Тихвином, и словно по мановению волшебной палочки военная машина Третьего Рейха со скрипом остановилась в нескольких десятках километров от башен Кремля.


«Смертное поле». «Окопная правда» Великой Отечественной

«Смертное поле» — так фронтовики Великой Отечественной называли нейтральную полосу между своими и немецкими окопами, где за каждый клочок земли, перепаханной танками, изрытой минами и снарядами, обильно политой кровью, приходилось платить сотнями, если не тысячами жизней. В годы войны вся Россия стала таким «смертным полем» — к западу от Москвы трудно найти место, не оскверненное смертью: вся наша земля, как и наша Великая Победа, густо замешена на железе и крови…Эта пронзительная книга — исповедь выживших в самой страшной войне от начала времен: танкиста, чудом уцелевшего в мясорубке 1941 года, пехотинца и бронебойщика, артиллериста и зенитчика, разведчика и десантника.