Долина счастья - [3]

– Зачем ты приехала, Фелисити?

Холод в голосе Видаля задел ее гордость.

– Ты прекрасно знаешь, зачем я здесь. Из-за завещания моего отца.

Когда Флис сказала «моего отца», то почувствовала, как эмоции, которые она всегда старалась подавить, начинают вырываться из-под контроля. Она испытывала такую боль, такой стыд на протяжении долгих лет из-за неприятия ее и ее матери семьей отца. И для Фелисити Видаль был воплощением этого неприятия. Он причинил ей боль намного большую, чем отец.

Флис боролась с эмоциями, готовыми захлестнуть ее. Она боялась продемонстрировать их, так как не желала, чтобы Видаль увидел, насколько она уязвима.

Правда же заключалась в том, что она приехала сюда не в погоне за какой-либо материальной выгодой, не из-за завещания отца. Завещание – всего лишь повод. Девушка нуждалась в эмоциональном исцелении, которого очень долго ждала.

На земле не было такой силы, которая заставила бы Фелисити посвятить в это Видаля.

– Не стоило приезжать в Испанию из-за завещания Филиппа, – процедил он сквозь зубы. – В письме, которое тебе отправил адвокат, все написано. В твоем присутствии нет необходимости.

– Точно так же, по-твоему, не было необходимости моего присутствия, а также присутствия моей матери в жизни отца. Ты настолько высокомерен, Видаль, что свято веришь, будто у тебя есть право осуждать людей. Тебе неплохо удается влиять на чужие жизни, верно? Ты думаешь, что ты – лучше остальных, но это не так, Видаль. Несмотря на твое положение в обществе, на твое богатство, ты намного беднее, чем самый последний бродяга в Гранаде. Ты презираешь людей, так как не сомневаешься, что все они недостойны тебя, но истина заключается в том, что именно ты, и никто другой, заслуживаешь презрения. Ты не в состоянии ощущать жалость или понимать боль. Ты не можешь испытывать настоящие чувства. Ты даже не знаешь, что такое быть человеком. – Флис словно копья вонзала в него слова, которые так долго переполняли ее.

У Видаля побелели губы. Он пришел в ярость. Как эта девчонка с сомнительными моральными принципами смеет обвинять его?!

– Ты понятия не имеешь, что я за человек, – бросил он грубо.

– На самом деле я знаю о тебе намного больше, чем ты думаешь, – парировала Флис. – Ты – герцог де Фуэнтуалва. Ты с рождения был таковым, точнее, ты родился, чтобы стать герцогом, так как семьи сосватали твоих родителей, чтобы обеспечить чистоту рода. Ты владеешь обширными землями в Испании и Южной Америке. Ты являешься представителем феодальной системы, которая требует от окружающих безоговорочного повиновения, и ты считаешь, что это дает тебе право презирать всех. Именно из-за тебя я так никогда и не познакомилась со своим отцом.

– И теперь ты приехала, чтобы отомстить? Это ты пытаешься мне сказать?

– Мне не нужно мстить, – ответила Флис, в отчаянии отвергая его обвинения. – Ты сам накажешь себя, хотя, я уверена, ты даже не поймешь, что происходит. Твоя сущность, твои взгляды не позволят тебе получить от жизни то, что ты помешал получить моим родителям, – счастливые, полные нежности и доверия отношения, возникшие по одной-единственной причине – любви двух людей. Моя месть заключается в осознании того, что ты никогда не познаешь настоящее счастье, поскольку генетически не способен познать его. Ты никогда не испытаешь истинной любви и, что самое печальное, даже не заметишь, как упускаешь что-то.

Молчание Видаля показало, что он нервничает. Флис сразу это заметила. Но она не была нежной и ранимой, как ее мама, ставшая боязливой и незаметной под давлением слишком высокомерного человека.

– Тебе никто никогда не говорил, что порой бывает опасно высказывать подобное мнение? – вкрадчиво поинтересовался он.

– Может быть, но я не боюсь надвигающейся опасности, поскольку настало время говорить правду, – ответила Флис и вздрогнула, добавив: – И какой вред ты можешь причинить мне после всего того, что ты уже сделал?

Девушка не решилась продолжать. Она и так позволила боли вырваться наружу. Рассказать еще больше было бы слишком опасно. Она рисковала позволить Видалю увидеть все те шрамы, которые он оставил глубоко в ее душе и которым не суждено зажить. Он изменил ее жизнь навсегда. Лишил ее права любить и быть любимой – не только в качестве дочери, но и как женщине. Однако сейчас не время вспоминать весь тот вред, который был нанесен Флис, ее эмоциям и чувствам. Она никогда не разрешит Видалю насладиться осознанием того, что он натворил.

Видаль изо всех сил старался держать себя в руках.

– Позволь заверить тебя насчет одной вещи, – начал он зловеще, взвешивая каждое слово. – Когда настанет день моей свадьбы, женщина, которая станет моей женой, не будет такой…

– Как я? – язвительно предположила Флис.

– Ни один мужчина, если он честен и благороден, не захочет иметь жену с моральными принципами, подобными сточной канаве. В мужской природе заложено защищать целомудрие жены, желать, чтобы интимная жизнь супругов была исключительной. Мужчина никогда не может быть уверен, что ребенок, которого носит жена, его собственный, поэтому он инстинктивно ищет женщину, в чьей верности не сомневается. Я буду верен жене в течение всей нашей совместной жизни, и того же самого я буду ожидать от нее.