Долина бессмертников - [35]

Утро было какое-то ненынешних времен. Неподвижные деревья не стояли, а тяжело попирали землю, холодком окаменелости веяло от них. Облака, высокие, округло-курчавые, медно-красные с одной стороны, цвета серебряной черни — с другой, должно быть, пробрались сюда ночью из иного времени, но вот застал их рассвет, — и впаялись они в синеву здешнего неба, как с третьим криком петуха застряли подручные гоголевского Вия в окнах хуторской церквушки. В глубине леса, затуманенной утренней дымкой, дремала лошадь — уж она-то точно была… оттуда. Очень возможно, что на ней приехал старый Бальгур, который, прикинувшись Хомутовым, деловито семенил сейчас к холодному костру.

Олег обогнал его в два прыжка и жадно ухватился за топор. Удар — чурка пополам. Удар! — еще одна. Удар!.. Олег словно садил из двенадцатого калибра.

„Тумань!“ — крякнул топор.

„Что Тумань? — понеслись в ответ мысли. — Ну, возмечтал о любви, о тихой жизни… Это в те-то времена! Чудак!..“

„Дурак!“ — тявкнула неподатливая чурка.

„Возможно, возможно, — отмахнулся Олег и замер с топором в руках. — Земли врагу отдал… народ на бедствия обрек… Чем не государственный преступник?.. Но не благодаря ли Туманю князья зализывают нынче раны, укрывшись за Великой степью, и помышляют о возмездии… Разве преступник?.. Говорят, слабый-де властитель. Почему? Оттого, что голов не рубит, кровь не льет? Опасное представление — на нем вырастут все последующие восточные деспотии: Чингис и чингисиды, Тимур и тимуриды… А ему самому, Туманю, каково? Трагедия личности, разлад с эпохой… гех!“ — „Крак!“ — чурка развалилась надвое.

„Модэ!“ — бухнул топор, хищно врезаясь в дерево.

„Модэ… Модэ… — замельтешило в голове. — Гадкий утенок с повадками растущего орла. — Олег поставил стоймя половину чурки и, придерживая ее левой рукой, начал ловко отсекать тонкие полешки. — А хорош он был там, у подножья пылающей башни… с мечом… Начал с покарания предательства… Что ж, молодец Модэ, но…“ Тут Олег немного впал в горячность, чуть ли не меч ощутил в своей руке, и это легкомыслие было немедленно наказано — кончик лезвия топора задел мякоть ладони. Брызнула кровь.

Он бросил топор и зажал рану. Хомутов, опустившись на корточки, разжигал огонь.

— Прокопий Павлович! — позвал Олег. — А история - то, выходит, не книжные корешки, изъеденные мышами. — Он посмотрел на окровавленную руку. — Не иллюзии, нет!

Хомутов, как ни странно, ничуть не удивился этому неожиданному заявлению.

— Именно, именно! — не оборачиваясь, подхватил он. — Хорошо, что ты осознал это. Полезно. А то ведь в общем-то мы живем с подсознательным ощущением, что род человеческий начался примерно во времена наших дедов или, по крайности, прадедов. А до них не то адам-ева, не то обезьяны, не то вообще ничего. Иногда я задумываюсь, прочитав в книжке, что вот-де князь такой-то древнего рода. Позвольте, а у обычного крестьянина предок что — только позавчера расстался с хвостом? Нет, Олег, все мы — древнего рода, за каждым из нас выстраивается длиннейший ряд предков, уходящий в глубину сотен тысяч лет. Полезно это сознавать. Это учит дорожить жизнью — своей и чужой, рождает чувство ответственности за дела свои, а главное — за еще более бесконечную вереницу потомков, которая от каждого из нас протягивается в тысячелетия будущего.

— Дорожить жизнью… — Олег, помогая зубами, туго стянул ладонь носовым платком. — Вот и Тумань, когда уводил соотечественников за Великую степь, утверждал, что делает это, дорожа жизнью народа.

— Тумань? Шаньюй Тумань? — Хомутов поспешно встал, повернулся к Олегу. — А в каких источниках ты это вычитал?

Олег смутился.

— Ну, где я мог вычитать… Просто мое предположение… А что история на сей счет говорит?

— Голубчик, история имеет дело с фактами. В данном случае неважно, корыстными или бескорыстными целями руководствовался Тумань, добровольно он решил так или его вынудили. Есть результат: хунны покинули Ордос. Вот и все.

— Но ведь в основе исторических событий лежит человеческий элемент, чувства…

— Оно, конечно, так, но это уже ваша и только ваша область, милый мой. Так сказать, заповедная территория. Я же приводил тебе слова Пушкина, что история народа принадлежит поэту.

— Прокопий Павлович, — Олег кашлянул, прищурился на вершины сосен. — Вот вы — специалист-историк, занимаетесь хуннскими погребениями и культурой хуннов уже давно. Но представьте себе, что однажды к вам подходит, допустим, поэт — не я, разумеется, а истинный, владеющий, так сказать, магическим кристаллом, — и говорит вам: „Товарищ Хомутов, послушайте, как оно было на самом-то деле…“ И начинает рассказывать, и рассказ его не вполне соответствует ученым схемам, доктринам вашей науки. Поверили бы вы такому чудаку?

Хомутов сконфуженно хмыкнул, покрутил носом.

— Экий ты провокатор… Ну, если у этого, как ты говоришь, чудака окажется лавровый венок олимпийца или справка за подписью самого Александра Сергеевича, тогда… А вообще, Олег, скажу тебе так: наука — вещь точная, а жизнь… она сплошь и рядом изобилует э-э… божественными неточностями. Искусство — тоже. Понимаешь?

— Угу. Мое ухо висит на гвозде внимания, как говорили на Древнем Востоке. Продолжайте.