Долговязый Джон Сильвер - [67]

Что случилось? Где я? Я попробовал встать, но одна нога оказать словно зажатой в тиски, а когда я попытался сесть, то стукнулся головой о деревяшку. Мало того, что башка заболела ещё больше, у меня потекла кровь, тёплая, противная кровь, которая заструилась по лбу и, огибая нос и рот, закапала с подбородка. Внезапно до меня дошло, какой запах я не смог сразу распознать. Это был запах крови. Я дёрнул зажатую ногу, и что-то вроде поддалось, однако я тут же услышал рядом идущий откуда-то из глубины, безутешный голос.

— Ложитесь, сэр! Всё кончено.

Я пощупал место около себя и наткнулся на голое тело. С самыми страшными предчувствиями я дотянулся до ног и обнаружил вокруг одной щиколотки кандалы, идущие от меня к соседнему телу.

— Какого чёрта!.. — вскричал я.

— Любой может быть раб, — услышал я тот же голос, шедший словно из подземелья. — И сакалава, и белый человек.

Я откинулся обратно на деревянные нары, единственной подстилкой на которых служил тонкий слой подкожного жира у самого человека. Тут только я сообразил, что я тоже обнажён. Я стал рабом, Господи, спаси и помилуй… и пропади всё пропадом! Меня превратили в невольника, меня, Джона Сильвера, который стремился к свободе больше всех знакомых мне людей.

Обезумев, я истошно заорал. Протянутая рука встряхнула меня.

— Хватит. Ты не просто ты, — настойчиво произнёс прежний голос и безрадостно засмеялся. — Теперь мы братья, я и ты. Ты тоже.

— Какие ещё братья? — вспылил я.

— Ты раб, я раб, мы рабы. Нет разницы, — сказал Джек, потому что рядом со мной лежал он.

— Разрази меня гром, я не раб! Заруби это себе на носу.

— Подожди — увидишь, — отозвался Джек.

Что он имел в виду? Я раскинул мозгами. Как бы то ни было, я жив. Самое главное всегда — сохранить жизнь. Восстание подавлено, в этом можно не сомневаться. Как и почему, узнаю после. Меня оглоушили чем-то тяжёлым и пока что, за неимением лучшего, приковали среди невольников. Я оказался на подозрении, потому что, когда разразился мятеж, внизу оставался один я. Неудивительно, что теперь меня держат на положении пленника, уговаривал я себя, радуясь, что не подписал круговую грамоту. При таком раскладе нет ни малейших доказательств моего участия в заговоре, и мне удастся защитить своё доброе имя своим длинным языком, если только я пошевелю мозгам и не дам себе вспылить. Но почему меня раздели догола?

— Джек! — позвал я. — Что случилось?

— Случилось? — повторил он безжизненно.

— Вот именно, что случилось? Почему мы лежим тут? Почему всё сорвалось?

Мне стоило немалых трудов и уговоров заставить его рассказать о происшедшем, настолько глубоко он ушёл в свою печаль. Во-первых, кто-то проболтался и на палубе хорошо подготовились к встрече бунтовщиков. Троим надсмотрщикам и двоим рабам позволили завладеть пушками и дать знак остальным, чтобы те вываливались из трюма и заполняли огороженное частоколом пространство. Когда туда битком набилось человек сто, пятерых пушкарей мгновенно обезвредили (вот какие выстрелы и крики я слышал, пока не впал в беспамятство), а прочим доходчиво объяснили, что с ними будет, если они шевельнут хоть пальцем. Одновременно вторая половина экипажа занималась теми, кто пролезал в собственноручно мною выпиленные дыры, что было весьма просто, поскольку они лезли и возникали в поле зрения по двое. Наконец, партия вооружённых мушкетами матросов спустилась в трюм через носовой люк и напала на оставшихся внизу с тыла. Один из этих моряков, по мнению Джека, и огрел прикладом меня, лежачего. Ну а того, что нас сковали вместе, добился сам Джек, воспользовавшись суматохой.

— Но почему всё кончилось так быстро? — удивлённо спросил я. — Ещё даже не светает, а всех уже водворили на места и мы в открытом море.

— Вторая ночь, — ответил Джек.

Ага, значит, я провалялся в бессознательном состоянии целые сутки.

— Теперь только ад, — прибавил мой сосед. — Ты сам сказал.

Вид у него, прямо скажем, был невесёлый.

— Клянусь своим именем, со мной дело не кончено, — отозвался я и снова лёг на нары.

Мне надо собрать воедино все силы, свои и чужие, чтобы в конечном счёте выйти победителем, думал я. И я действительно приложил к этому немало сил, хотя и не совсем так, как рассчитывал.

21

Первое, что я увидел на следующее утро, была невыразительная физиономия Скьюдамора, который склонился надо мной безо всякого сочувствия.

— Лучше б ты погиб, — заметил он.

— Мне не впервой попадать в историю, — с вызовом отвечал я. — Но я, по обыкновению, остался в живых. Убрал бы ты лучше эту дрянь, которая болтается у меня на ноге, и дал бы, чем прикрыть наготу. Не могу же я и дальше так валяться.

— Мне очень жаль, но ничего другого тебе не положено.

— Ты что, сдурел?

Я уставился на него глаза в глаза, однако он и не подумал испугаться.

— Так приказал капитан Баттеруорт, — ответил Скьюдамор, и мне почудилось, будто по его лицу промелькнула усмешка.

— Пропади пропадом этот капитан Баттеруорт! — закричал я. — Он не имеет права обращаться со мной хуже, чем с собакой. Я опытный моряк и могу требовать приличного обращения.

— Вероятно, Баттеруорт придерживается иного мнения, — сказал лекарь и осклабился уже вовсю.