Долгота - [13]

На волне шумихи, вызванной биллем, «нахождение долготы» стало синонимом погони за химерой. Долгота служила темой для светских бесед и мишенью для острословов. Не остались в стороне и литераторы; например, в «Путешествиях Гулливера» славный Лэмюэль Гулливер на вопрос, какой образ жизни он бы избрал, если бы волей судьбы родился бессмертным струльдбругом, увлечённо воображает, что увидел бы возвращение известных комет, пересыхание великих рек в ручейки и «метод определения долготы, вечный двигатель и панацею, доведённые до совершенства».

Одно из удовольствий охоты за долготой состояло в том, чтобы высмеять других соискателей награды. Памфлетист, подписавшийся инициалами «Р.Б.», сказал о мистере Уистоне, отце метода «ракет и шутих»: «Если у него и есть мозги, они определённо свихнуты».

Едва ли не самые ехидные слова для конкурентов нашёл мистер Джереми Такер из Беверли. В своей книге он перечислил известные подходы: по выстрелам с сигнальных кораблей, по нагреваемой на огне магнитной стрелке, по движениям Луны, по возвышению Солнца и множество других, сопроводив их издевательскими комментариями. Сам Такер изобрёл новые часы, помещённые в вакуумный колпак, и объявил свой способ наилучшим: «Одним словом, я убеждён, что мой читатель теперь ясно видит: фонометры, пирометры, селенометры, гелиометры и прочие -метры в подмётки не годятся моему хронометру» .

Остроумию мистера Такера мы обязаны самим словом «хронометр». Придуманное в 1714 году ради шутки, оно стало законным названием морского прибора для измерения времени. Впрочем, хронометр Такера не дотягивал до своего наименования. Надо отдать изобретателю должное: он ввёл два существенных новшества. Первым был стеклянный колокол, соединённый с откачивающим насосом: частичный вакуум защищал часы от перепадов влажности и давления. Кроме того, Такер изобрёл вспомогательную пружину, которая поддерживала ход часов во время завода главной. Обе пружины заводились снаружи колокола при помощи специальных стержней. До тех пор пружинные часы при заводе просто останавливались и не отсчитывали время. Такер поместил весь механизм на карданов подвес, как у корабельного компаса, чтобы уберечь его от качки в штормовом море.

Чего часы Такера не могли, так это сохранять постоянный ход при смене температур. Вакуумный колпак немного оберегал от резких тепловых перепадов, однако совершенства ему недоставало, и Такер это отлично знал.

Температура в помещении сильно влияет на ход часов. Металлический стержень маятника удлиняется в жару, сокращается в холод и отсчитывает секунды в разном темпе в зависимости от температуры. Точно так же пружина при нагревании становится более мягкой и слабой, при охлаждении — более твёрдой и тугой. Такер, проверяя свой хронометр, тщательно изучил этот вопрос. К предложению, поданному им в Комиссию по долготе, были приложены результаты испытаний при разных температурах и составленная по ним таблица поправок. Моряку просто надо было сопоставлять время на циферблате с высотой ртутного столбика в термометре. И это делало всю затею неосуществимой: кто-то должен был постоянно наблюдать за хронометром, записывать все колебания температуры и учитывать их при вычислении долготы. Даже в таких идеальных условиях, как признавал сам Такер, его часы давали погрешность до шести секунд в день.

Казалось бы, что такое шесть секунд в сравнении с пятнадцатью минутами ошибки у старых часов? Из-за чего придираться?

Из-за того, что речь шла о деньгах.

Чтобы получить двадцать тысяч фунтов стерлингов, надо было определять долготу с погрешностью в полградуса, а значит, часы не могли отставать или уходить вперёд больше чем на три секунды в сутки. Нетрудно сосчитать: полградуса долготы соответствуют двум минутам времени, значит, это и есть максимально допустимая ошибка за шестинедельное плавание в Вест-Индию. Расхождение всего на три секунды в сутки, умноженное на сорок суток пути, даёт те самые две минуты.

Книга Такера, лучшее из предложений, поступивших в Комиссию по долготе, особых надежд не внушила. Слишком много было ещё не сделано, слишком многое предстояло доработать.

Ньютон терял терпение. Он был убеждён, что вся надежда на звёзды. Метод лунных расстояний, неоднократно предлагавшийся в прошлом, по мере развития астрономии завоёвывал всё больше сторонников. Одно из препятствий устранил сам Ньютон: закон всемирного тяготения сделал странности лунной орбиты понятными и более или менее предсказуемыми. Оставалось дождаться, когда королевский астроном закончит свой звёздный атлас.

Флемстид, скрупулёзный до крайности (кое-кто сказал бы, излишне скрупулёзный), трудился над картой небес уже сорок лет — и по-прежнему держал результаты под замком в Гринвичской обсерватории. Ньютон и Галлей сумели раздобыть записи Флемстида и напечатали собственную пиратскую версию его каталога. Астроном в ответ сжёг триста экземпляров из четырёхсот — все, сколько смог добыть.

«Я предал их огню примерно две недели назад, — писал он своему бывшему помощнику Абрахаму Шарпу. — Сэру И.Н. следовало бы понять, что этим я оказал ему и доктору Галлею очень большую услугу». Другими словами, координаты звёзд были недостаточно выверены, поэтому их публикация лишь компрометировала серьёзного исследователя.