Долгое, долгое плавание - [9]

Одни брезгливо скривили губы и отвернулись. Другие — бледные, потупили взор. Третьи, возможно, намотают на ус — еще хватает в царском флоте держиморд, тех, кто расправился с потемкинцами, с мятежниками Свеаборга, «Памяти Азова», с бунтовщиками балтийских линкоров — не зря бурлит, грозит самодержавию непокорный флот. Но среди гардемаринов еще нет готовых к протесту.

В шестьдесят седьмом году, отвечая в комсомольской газете одному флотскому старшине статьей «Доброта и мужество рядом живут», Иван Степанович рассказывал, как за маленькую слабость приходилось и ему краснеть, как важно для каждого нравственное самовоспитание, преодоление ложного стыда, превращающего иногда человека в слабодушное существо, цитировал английского писателя Оскара Уайльда — слова, написанные в тюрьме: «…каждый ничтожный поступок повседневности создает или разрушает личность». Но главную свою мысль Исаков выразил так: «Возвышает или обесценивает человека он сам».

Право на такие слова он заработал всей своей жизнью. Тогда, в Охотском море, прозрение уже началось. Но дорога предстояла еще трудная — Исаков только-только на нее вступал.

Главный выбор

Укоренился издавна эдакий штамп в оценке перелома в биографии выходца из старого офицерства: «Безоговорочно перешел на сторону революции». В пору, когда революция была рядом и в памяти поколений ее участников остались офицерские заговоры и мятежи, жестокость белогвардейщины и козни белой эмиграции, подобная фраза из канцелярской характеристики казалась лаконично исчерпывающей, она примитивно, но определенно отвечала на вопрос, допустим, ребенка в кинематографе: «Это наш или не наш?» Но чем дальше мы отходим от того огненного времени, тем острее нужда в расшифровке: как случилось, что человек, далекий от политики, воспитанный в верности монархии и ее присяге «За веру, царя и отечество», сумел найти свой путь не только признания Октября, как свершившегося факта, но и сознательной защиты революции. Не простой и не однозначный это был шаг, тем более на пороге вступления в офицерский корпус.

Исаков всегда с ревнивой пунктуальностью относился к своему дореволюционному прошлому и к объяснению своей позиции в семнадцатом году, отвергая, по его же выражению, и «выгодные преувеличения» и «неприятные преуменьшения». Вскоре после Великой Отечественной войны, когда «Правда» поместила среди фотографий маршалов и адмиралов — полководцев Победы — и его портрет, ему показали рукопись очерка Вс. Вишневского о нем. Его замечания отличались дотошностью, но и желанием не преувеличивать свои юношеские поступки. Допустим, такого рода: «Звание отца — «почетный гражданин», как и «крестьянство» матери, — не этим силен…» Или: «Бои в Рижском заливе начались 10 октября, закончились 16. Хорошо помню Октябрь в Гельсингфорсе. Поэтому 3 декабря на Кассарском плесе быть не мог», — это чтобы не приписывали лишнего.

Семнадцатый год в одной из заметок «К биографии» оценен им «школой I и II ступеней». «Много позже товарищи, не знавшие моего прошлого, — писал он, — спрашивали, что побудило меня еще в феврале стать на сторону народа, а после Октябрьской революции пойти на первый же призыв Советской власти. Отвечаю: что помогло мне — отсутствие какого бы то ни было имущества; жил на жалованье мичмана и содержал свою старую мать. Не только у меня, но и в роду ни у кого не было ни капиталов, ни недвижимости. Сестра служила счетоводом на железной дороге, брат — в армии. Второе — недворянское происхождение»…

В канун Февральской революции старший унтер-офицер первой роты ОГК Иван Исаков не помышлял о свержении самодержавия. Неудовлетворенность бездарным руководством войной, возмущение казнокрадством и предательством в высших сферах, ощущение развала, краха пронизало все слои общества, но старший унтер-офицер ОГК, жаждущий поскорее получить погоны мичмана, отправиться в действующий флот, навести там порядок и отдать жизнь за Россию, был в это время больше всего озабочен экзаменами.

Выпускники ОГК знали, что командиры новостроящихся на верфях кораблей загодя интересуются их успехами, склонностями и приглядывают мичманов, пригодных на вакантные должности. Еще в шестнадцатом году на имя начальника классов пришло письмо из Ревеля от командира заложенного на верфи Беккера и К° эсминца «Изяслав» с просьбой прислать лучшего из выпускников. Всегда молодому моряку хочется заранее знать, с кем и на каком корабле предстоит начать службу. Исаков до зачисления в ОГК долго и внимательно следил по «Морскому сборнику» за разрешенной было морским начальством дискуссией между представителями Главного штаба и молодыми офицерами флота: «Какой нужен России флот?» В Главном штабе исходили из теории «владения морем» Мэхена и Коломба и считали, что надо строить эскадры линейных кораблей и тяжелых крейсеров. Молодежь доказывала, что подводные лодки, прорывающие любую блокаду и поражающие корабли любого класса, оставили позади век дорогостоящих линкоров, — надо строить побольше дешевых, но сильных эсминцев и развивать подводный флот. Когда голос молодежи, ее аргументы оказались сильнее мнения Главного штаба, дискуссии был положен конец весьма распространенным способом: наиболее рьяных противников во главе с лейтенантом Ризничем Главный штаб уволил с флота и таким образом победил своих оппонентов.