Долгие поиски - [3]

В один прекрасный день на горизонте появился Пират. Он приехал в свой длинный дальневосточный отпуск, чтобы полностью и окончательно добить все дела с диссертацией. Он вошел, сильный и бородатый, пожал нам с Колей руки, шаркнул перед Галей туфлей сорок седьмого размера и преподнес ей две хризантемы. Жанна видела Пирата первый раз и взирала с полным одобрением: во-первых, он был ростом с нее, а во-вторых, ей нравилось, что он дарит любимой начальнице цветы — от нас с Колей такого не дождешься.

— А я уж совсем от вас вестей заждался, Галина Петровна. Сижу там среди эскимосов и жду. Конечно, где вам, столичным, нас, медведей, помнить.

Галя съежилась, а он продолжал благодушно:

— Тут я свою часть набросал. Осталось вашу, ну и объединить все, чтобы неразрывное целое получилось. — И он положил на стол три небрежно исписанных листка.

Кажется, Жанна начала что-то понимать. Теперь она смотрела на Пирата как собака, которой очень хочется укусить неприятного гостя, да хозяин не разрешает.

— Борис Григорьевич уже договорился, что статью в бехтеревский сборник берут, — торжествовал Пират.

— А чего она за вас делать должна? — все-таки решилась укусить Жанна. — Вон садитесь за машинку и пишите сами. Как раз вчера починила.

Пират будто только что заметил Жанну:

— Какая у вас девчушка появилась! Сразу видно, бедовая.

— Я не девчушка. А чего вы к Гномше пристаете со своей работой?

— Не со своей, а с ее. Значит, договорились? — И Пират поспешно ретировался.

Галя долго ругала Жанну, но та упрямо повторяла:

— Так ему и надо… Следующий раз еще не то скажу!

На другой день, оценив новое влияние в коллективе, Пират принес Жанне огромную плитку шоколада.

— Японский. У нас рыбаки привозят.

Но Жанна была неподкупна:

— Девицам своим носите. А я, кроме селедки, другого шоколада не ем.

Пират оставил шоколад на Галином столе и сообщил мимоходом:

— Так я сегодня в Сухуми улетаю недели на три. Надеюсь, когда вернусь, будет закончена… ваша часть. Я уже и Борису Григорьевичу пообещал.

Сказал и исчез.

На следующий день с утра Галя со вздохом достала ворох энцефалограмм, которые были сняты для Пирата. Их набралось штук двадцать (смехотворно мало для научного обобщения, но Пират сказал: «Обойдется, другие еще меньше в статистику берут!»). Каждая энцефалограмма длиной метров пять и шириной почти со стол. Этой бумаги хватило бы на оклейку порядочной комнаты.

Жанна неистовствовала:

— Работу ему?! Степень?! А трубу от крейсера он не хочет?! Тряпка вы! С вами каждый все, что захочет, сделает. Сожгу вот сейчас эту труху — пишите тогда!

Мы с Колей поощрительно смеялись. Жанна схватила бумажные простыни и грудой накидала на пол. Галя не сопротивлялась: она не принимала Жаннины угрозы всерьез, и ей тоже хотелось на минуту представить, что сгорают эти нахальные бумаги. Даже когда Жанна щелкнула зажигалкой, мы не верили, что это всерьез: давно известно, что в солидном институте посреди комнаты костры не разжигают. Но Жанна бестрепетно сунула синий огонек в самую середину кучи. Бумага вспыхнула. Мы смотрели, как завороженные. Живой огонь всегда красив, а этот вдвойне: на наших глазах происходило то, о чем каждый мечтал, но на что никто не решался. Огонь охватил уже весь ворох.

— Тушить! Бумага же кругом!

Тут мы вспомнили о своих диссертациях. Я колотил огонь спинкой стула. Коля таскал кружкой воду. Галя от страха вскочила на стол.

— Что мы ему скажем? — кричала она сверху. — Все погибло! Что я ему скажу?!

— Сарабанда ты! — орал я на Жанну. — Мезозухия! Синекдоха короткохвостая!

Я выкрикивал мало кому известные слова. В тот момент не играло роли, какое значение записано для них в словарях. Важно, что они звучали устрашающе. И в то же время в них слышалось подспудное восхищение.

Распространиться огню мы не дали, но от материалов к диссертации осталась груда пепла. Пепел летал по комнате, садился на столы, на лица. Я открыл форточку. Галя плакала.

— Ну чего вы, Гномша? Я же как лучше.

Галя не отвечала.

— Гном, ну хватит. Гно-ом!

— Да отстаньте вы! Совсем девка с ума сошла! Ну что я теперь ему скажу? Не вам говорить, а мне!

— Могу я сказать.

— Что вы скажете? Что делаете, что хотите, а я ничего не значу?!

Тут и Жанна заревела. Всхлипывая, она мыла пол, а Галя полдня просидела молча, глядя в окно. А потом начала подбирать подходящих испытуемых для Пирата. К его возвращению с юга дефицит был восполнен и статья написана; он так ничего и не узнал.

— В воде не тонет и в огне не горит, — с ненавистью сказала Жанна. — И все из-за таких, как вы! А потом будете носом крутить: «У нас кандидатская ничего не значит, любой дурак защитится».

— Так и есть, — отозвалась Галя. — Вы думаете, что-нибудь изменится, если вы одного потопите?

— Такие их и разводят!

После Жанниного бесполезного подвига я стал называть ее Синекдохой.

— Я не Синекдоха! — закричала она тем же капризным голосом, каким разговаривала с Галей. — Почему я Синекдоха?

Я не мог объяснить почему, но чувствовал, что сказано точно. И мне нравилось ее поддразнивать.

— Конечно, Синекдоха. Притом Короткохвостая.

— Не хочу быть Синекдохой! Гно-ом, чего он меня обзывает?